Моя жизнь – борьба. Мемуары русской социалистки. 1897–1938
Шрифт:
Газеты еще публиковали заметки об этой сцене, когда появилась новая газета Муссолини. Под броским заголовком были набраны два лозунга: «У того, у кого есть сталь, у того есть хлеб» (цитата из Бланки) и наполеоновский – «Революция – это идея, которая находит штыки».
В одном из первых выпусков этой газеты была напечатана карикатура, изображающая человека, топчущего красное знамя. Оригинал этой карикатуры позднее был помещен на обозрение в витрине ателье самого модного портного в Милане.
Всем было известно, когда появилась И Popolo d'ltalia, что «обращение Муссолини в другую веру» имело под собой финансовую основу. В Италии вообще все поняли, что деньги поступили от союзников и итальянских промышленников. Вопрос, который часто можно было услышать в то время, был: «Кто заплатил?»
Вскоре после появления нового печатного органа Марсель Кашен, один из посланцев французского правительства, который приехал в
После ухода Муссолини редактором «Аванти» стал Джачинто Серрати, который был членом руководства партии с 1912 года. Больше, чем кто-либо другой, Серрати нес ответственность за роль итальянских социалистов во время мировой войны и непосредственно после нее. Трудно представить себе человека, который с большей неохотой принимал на себя роль лидера, или того, кто мог исполнить эту роль более храбро и последовательно в таких трудных условиях. После вступления Италии в войну мы столкнулись с препятствием, которое состояло в том, что революционная партия, проводящая антивоенную политику, оказалась дезорганизованной вследствие преследований и цензуры. Из-за трудных условий, в которых работала партия, часто было невозможно проводить заседания. Серрати был вынужден брать на себя ответственность за позицию партии и за большую часть рабочего движения, а также принимать решения чрезвычайной важности. Вследствие занимаемой им позиции он стал объектом непрекращающегося бессовестного поношения, особенно со стороны И Popolo d'ltalia. Нападая на тех, кто знал его и помогал ему в былые годы, Муссолини удовлетворял свое желание отомстить им, живым свидетелям своего собственного позора.
Мало кто пострадал за свои убеждения во время и после войны так, как пострадал Серрати. Если Ленина и Троцкого защищал реальный успех, которого они добились, то Серрати из-за его преданности движению, его враждебного отношения к лести и любым компромиссам внешние наблюдатели считали холодным и бесстрастным человеком. В реальности в нем жил рыцарский дух. В молодые годы он слушал, как моряки и изготовители оливкового масла в его родной Онелье обсуждают новое учение о социальной справедливости. Он отказался от карьеры, которую его семья уготовила ему. Вступил в социалистическую партию. В течение последующих десяти лет при самом реакционном режиме дофашистского периода его снова и снова сажали в тюрьму. В конце концов он был депортирован и в 1902 году стал редактором итальянского еженедельника Proletari, издаваемого в США. Благодаря своей энергии, преданности и энтузиазму ему удалось пробудить итальянских иммигрантов, и газета стала выходить ежедневно. Будучи ее редактором, посвящающим ей все свое время и силы, Серрати получал десять долларов в неделю.
Черты характера Серрати проиллюстрировало его отношение к возможности, открывшейся перед нами после исключения Муссолини, разоблачить красноречивый эпизод из личной жизни последнего. К этому времени история Айрин Деслер была уже рассказана с некоторыми подробностями. Прожив до 1915 года с Муссолини два года, она и ее сын – Муссолини признавал его своим сыном – были им брошены. Вскоре после этого, будучи уроженкой Тренто, находившегося все еще под властью Австрии, она попала в тюрьму, а в 1917 году отправлена в концентрационный лагерь, вероятно, под давлением Муссолини, потому что она знала или подозревала слишком многое о его переговорах с представителями французского правительства. После того как Муссолини покинул ее, она пришла в «Аванти» и предложила рассказать всю историю о том, как он обращался с ней и сыном, особенно после изменения его финансового положения. И хотя у Серрати была возможность предать гласности этот эпизод задолго до того, как он стал широко известен, он отказался сделать это.
Глава 11
За попыткой итальянских и швейцарских социалистов собрать воедино в Лугано в сентябре 1914 года остатки интернационала и повести борьбу против войны последовали международные женские конференции и конференции молодежных секций движения весной 1915 года. Когда я получила письмо от Клары Цеткин с просьбой помочь ей организовать конференцию, на которой представители работниц из воюющих и нейтральных стран
Большевички, которые жили в эмиграции в Швейцарии, – среди них была Крупская, жена Ленина, и Лилина, жена Зиновьева, – проявили большой интерес к планам этой конференции. Естественно, Россия будет представлена делегатками, живущими за границей. Ввиду сложностей, сопутствующих путешествиям в то время, мы были рады принять делегатов из Германии, Франции, Англии и Италии, а также из нейтральных стран. Это было первое неопровержимое доказательство того, что война не уничтожила узы интернациональной солидарности среди социалистов.
Наша конференция должна была выполнить две задачи: во-первых, сделать достоянием гласности тот факт, что, несмотря на запреты правительств и противодействие лидеров рабочего движения, женщины собрались вместе и работали во имя мира и социализма; нашей второй задачей было сформулировать лозунги для этой борьбы и опубликовать листовку для женщин, для которых реакция на войну означала первый подход к решению социальных проблем, и объяснить причины и последствия войны, а также способ, при помощи которого их можно устранить.
Наше воззвание к ним начиналось так: «Где ваши мужья, ваши братья, ваши сыновья? Почему они должны уничтожать друг друга и все то, что они создали? Кому выгоден этот кровавый кошмар? Только меньшинству военных спекулянтов… Раз не могут говорить мужчины, должны говорить вы. Работающие женщины воюющих стран, объединяйтесь!»
Эта конференция сама по себе была моральной победой, но одно обстоятельство подвергало опасности всю ситуацию и угрожало уничтожить единодушие, необходимое для достижения морального эффекта. Отсутствия даже одной подписи на нашем манифесте – отсутствия, которым воспользовалась бы националистическая пресса, – было бы достаточно, чтобы убедить широкую публику в том, что «интернационалисты не могут достичь согласия между собой». Столкнувшись с таким положением, большевички, работавшие под руководством Ленина, представили на рассмотрение резолюцию, которая не имела отношения к цели нашей конференции и которую большинство делегатов не могли подписать. Эта резолюция призывала к немедленному организационному разрыву с большинством в действующих социалистических и рабочих партиях и к образованию нового интернационала. Она также призывала к превращению империалистической войны в гражданскую.
Ленин – через большевичек – был озабочен политической, фракционной проблемой, влияющей на будущее самого политического движения. В ноябре 1914 года он уже поднимал лозунг «Да здравствует Третий интернационал!» в большевистской газете, которая выходила в Швейцарии.
Этот эпизод впервые открыл мне одну из черт характера Ленина, которую я стала полностью понимать лишь после Октябрьской революции. Пока он был эмигрантом, вождем небольшой группки революционеров, я так и не смогла уловить, почему его так заботило количество голосов, поданных за различные резолюции на интернациональных собраниях и заседаниях руководства, или почему он так много времени тратил на споры по какой-либо точке зрения, существовавшей среди делегатов, которых он ни в коем случае не смог бы переубедить. Меня особенно удивило то, что он ведет себя так во время войны, когда всеобщая трагедия столь колоссальна, а наше движение так ослаблено. В России, где у меня была возможность наблюдать за ним более внимательно, я была поражена, увидев, что даже в самые суровые и опасные времена он тратил время и силы, пытаясь убедить нескольких иностранных делегатов, чье влияние было незначительным. Ленин рассматривал каждого человека и каждое, даже малое, общественное событие с точки зрения революционного стратега. Вся его жизнь была вопросом стратегии, и каждое его слово, произнесенное публично, имело дальний политический смысл. Каждый инцидент и тенденция были для него звеньями в общественной причинно-следственной цепи, которыми надо пользоваться в теоретических и практических целях. Понимая, безусловно, незначительность поддержки нескольких эмигрантов, он тем не менее продолжал бороться за свои резолюции или свою точку зрения часами и днями – хотя бы только для того, чтобы его аргументация была внесена в анналы социалистических съездов и заседаний. Он всегда был озабочен их исторической важностью. Даже после того, как русская революция наделила его огромной властью и ответственностью, большая часть его внимания и энергии уходила на старые внутренние фракционные споры между большевиками и меньшевиками.