Моя жизнь – борьба. Мемуары русской социалистки. 1897–1938
Шрифт:
Глава 10
Пятидесятая годовщина Второго интернационала должна была праздноваться на грядущем съезде в Вене в конце августа 1914 года. Подготовка к съезду проходила в атмосфере нарастающей напряженности. Должны были съехаться делегаты из всех стран, чтобы вновь подтвердить сплоченность международного рабочего движения и его решительное противодействие растущей угрозе войны. Представители революционного рабочего движения предупредили тех, кто правил миром, что рабочие откажутся проливать свою кровь в любой войне, кроме одной – в войне за свое собственное освобождение.
В это мы верили и на это надеялись.
Но в конце нескольких безумных
Я пришла в зал заседания прямо с вокзала, уставшая и запыленная после своего путешествия, в которое входил и проезд в багажном вагоне.
На тот момент в конфликт были вовлечены только Австрия и Сербия, но все мы понимали, что, если этот конфликт не остановить или хотя бы не локализовать, заполыхает вся Европа. Исполнительный комитет должен был действовать безотлагательно, чтобы осуществить антивоенную программу, принятую предыдущим съездом. Мы должны были действовать смело, но мудро, точно соразмеряя нашу силу с силой поджигателей войны, нейтрализуя нашей пропагандой волну милитаристской истерии, которая уже захлестывала прессу. Я знала волю своей партии и волю итальянского народа, я знала также, что в их интересах я могу говорить вполне откровенно.
И хотя большая часть членов Исполнительного комитета на протяжении нашей дискуссии оставалась при своем мнении относительно того, что война между Австрией и Сербией еще не означает всеобщую мировую войну (когда весть о российском ультиматуме достигла нас, представители России истолковали ее как выдумки прессы), заседание с самого начала было пронизано трагической атмосферой отчаяния. Наше чувство безнадежности и крушения надежд неуклонно нарастало по мере того, как мы слушали выступления.
Речь Виктора Адлера, который приехал из уже воюющей страны, всеми нами ожидалась с большим нетерпением. Какие действия, по мнению этого выдающегося человека, этого опытного политика, могут предпринять рабочие его страны? Какое воздействие оказало на них начало войны? Его доклад оказался горьким разочарованием для тех из нас, кто сохранял надежду на то, что народы поднимутся против войны. Этот человек, который чувствовал себя как рыба в воде в мировой политике больше, чем любой другой член Исполнительного комитета, и который, безусловно, знал больше, чем любой из нас, об обстановке в своей собственной стране, не смог произнести ни одного слова, указывавшего на то, что мы можем надеяться на какой-то решительный протест австрийского народа. Его мнение казалось здравым, формулировки – сбалансированными. Но он и не пытался скрыть свой глубокий пессимизм. Пассивность рабочих принималась как само собой разумеющееся!
В отчаянии мы обратились к представителям Германии и Франции. Совпадает ли их опенка ситуации с оценкой Адлера? Позиция Хьюго Хаасе, председателя Социал-демократической партии Германии, была самой символичной и патетической. Обычно спокойный, теперь он был настолько встревожен, что не мог сидеть спокойно. Его настроение колебалось между надеждой и отчаянием. Он говорил о больших массовых демонстрациях против войны, которые его партия организует по всей Германии. Его слова подкреплялись телеграммами с его родины. В одной из них говорилось об огромном массовом митинге в Берлине, на который
Бросая взгляд в прошлое, хочу сказать, что Жан Жорес и Роза Люксембург казались мне единственными делегатами, которые, как и Адлер, полностью понимали угрозу мировой войны и ужасы, которые она влечет за собой. Жорес производил впечатление человека, который, потеряв надежду на обычное разрешение кризиса, положился на чудо. Кейр Харди, который вместе с Брюсом Глейшером представлял Великобританию, в спокойной и уверенной манере упомянул о всеобщей забастовке, которую он и другие лидеры движения пропагандировали в качестве меры предотвращения войны. Он выразил мнение, что, если в Англии объявят войну, профсоюзы немедленно призовут к всеобщей забастовке! Большинство членов Исполнительного комитета дали своим отношением понять, что они не разделяют его уверенности в этом вопросе.
Когда я взяла слово и призвала обратить внимание на тот факт, что предыдущие съезды интернационала считали всеобщую забастовку важнейшим средством для предотвращения войны, Адлер и Жюль Гед посмотрели на меня как на ненормальную. Первый из них ясно дал понять, что он будет рассматривать любую попытку поторопить такую забастовку в этот момент как утопическую и опасную. Позиция, занятая Гедом, состояла в том, что всеобщая забастовка в военное время будет прямой угрозой социалистическому движению. «Призыв к всеобщей забастовке будет эффективен только в странах, где силен социализм, – заявил он, – и, таким образом, будет содействовать военной победе отсталых стран над развитыми». Другие делегаты не придали значения моим словам. В качестве рекомендации конкретных действий Исполнительный комитет довольствовался тем, что призвал усилить антивоенные демонстрации по всей Европе.
Одной из задач заседания было решить, где будет проводиться съезд интернационала, так как Вена отпадает. Эту задачу возложили на Розу Люксембург и Жореса. Они выбрали Париж, делая упор на то, что перед съездом и после него должны пройти массовые митинги, чтобы убедить правительства стран Европы во враждебном отношении рабочих к войне. Конечно, съезд так и не состоялся. Прежде чем его можно было созвать, война уже распространилась по большей части Европы. И прежде чем Жорес успел доложить своим соотечественникам о решениях брюссельского заседания, он был сражен пулей наемного убийцы в Париже.
Мне довелось находиться в одной комнате с Жоресом в Народном доме, когда он работал над последним манифестом, который ему было суждено написать. Его назначили составить воззвание к рабочим всего мира: они должны были продемонстрировать свою массовую солидарность, чтобы предотвратить надвигающуюся катастрофу. Большинство делегатов ушли на обед, но Жорес остался, чтобы написать это воззвание и подготовить свою речь для массового митинга, который должен был состояться в тот вечер в королевском цирке. Я осталась с ним, но, чтобы не мешать ему, села поодаль от его стола. Я также знала, что его мучает жестокая головная боль. Внезапно в комнату вошел один делегат, известный своей бестактностью, и, сев рядом с Жоресом, начал с ним разговаривать. Я пыталась дать ему понять, что ему лучше уйти, но это было бесполезно. Он продолжал говорить.