Моя жизнь с Чаплином
Шрифт:
Он вынул из кармана пиджака письма, которые дал ему Коно.
— Мне нужно просмотреть их, — сказал он. — Пока ты ждешь, почему бы тебе не опробовать парную? Здесь есть все, что тебе понадобится, а в стенном шкафу полно полотенец.
— Как скажете.
— Тебе понравится! Когда у меня бывает трудный день в студии, достаточно провести пять минут в парной, и я готов на подвиги! Чувствуй себя, как дома. Не смущайся.
С этим он заспешил прочь.
Уже имея некоторое представление о том, как функционирует его мозг, я не без основания была уверена, что меня никто не побеспокоит — по крайней мере, слуги. Если он еще этого не сделал, то наверняка предупредит их теперь. Я просто диву давалась, насколько я
Стараясь не смотреть в зеркала гостевой комнаты, я быстро сняла одежду, надела махровый халат, и направилась в ванную. На минуту я задумалась, не испугает ли меня струя пара. Я повернула рычаг, который мне показал Чарли и сразу же послышался шипящий звук. Я сняла халат, повесила его на крючок, перешагнула кафельный порог и оказалась в маленьком помещении. Я ждала, но, казалось, ничего не происходило, пока внезапно пар не пополз на меня со всех сторон, заволакивая стены и воздух. Глазам стало больно, я боялась дышать полной грудью, но вскоре тепло стало мягким и нежным.
Пар клубился, становился гуще и гуще, пока, наконец, не заполнил каждый сантиметр пространства. Я ничего не видела. Нежно ласкающий меня пар навевал сон, я легла на мраморную плиту и закрыла глаза. Передо мной стояли все виденные мною картины и фильмы о царицах и принцессах в королевских банях и рабынях, осушающих и умащивающих их тела. Я положила руки на лоб и скрестила лодыжки, гадая, что произойдет дальше.
А дальше был Чарли, вытянувшийся подле меня и покрывавший мою шею быстрыми легкими поцелуями. «Так нам будет легче, — сипло произнес он. — Мы не сможем видеть друг друга».
На побережье и в его машине, он определенно властвовал, но довольно нежно. Теперь же он неожиданно вновь стал мужчиной из Тракки, скорее грубо использующим меня, чем любящим. Но это уже не имело значения. Я неистово прижала его к себе. Потом я почувствовала острую пронзительную боль внутри и закричала, но не ослабила объятий. Боль слепила меня сильнее, чем пар, но я извивалась, словно в экстазе, чтобы показать, что принадлежу ему.
Позже он ушел, а я осталась лежать на мраморной плите. Пар начал рассеиваться. С потолка капала холодная вода, а влага со стен стекала ручейками в отверстие на полу. Наконец я смогла подняться. Я едва стояла, пораженная видом крови. Я была опрокинута. У меня все болело.
Надо полагать, я стала женщиной. Мне было пятнадцать, а чувствовала я себя еще более юной. Было безумием, конечно, считать, что теперь у меня будет ребенок. Чарли велел мне не беспокоиться.
Глава 7
Теперь все остальные страхи заслонял один новый страх: все, чего он хотел, это победа, а раз она достигнута, он найдет способ вычеркнуть меня из своей жизни.
Я была уверена, что не переживу этого.
Пока я принимала душ, я повторяла со смесью удивления, стыда и смутного облегчения: «Теперь ты не девственница». Помимо постепенно затихающей пульсирующей боли, мое тело не ощущало разницы, а выглядела я точно так же, как выглядела час назад. И все же я быладругой. Мама донесла до меня мысль, что порядочные девушки — девственны, а девушки, которые уступают мужчинам до свадьбы, — распущенные. Я — распущенная? Я чувствовала себя странно, но не распущенной. Я любила этого человека, мой господин стал моим любовником, и я отдалась ему, потому что любила его. Распущенные отдаются по другим причинам, разве нет?
Укутанная
Он взял меня за подбородок и сказал мягко:
— Ты — божественна.
— Я люблю тебя, — тихо и торжественно произнесла я.
— Я хочу, чтобы ты… — он снял с меня полотенце и вытер меня. — Разве не странно? Сколько поэзии — прекрасной, возвышенной — написано за многие века, но ничто не может сравниться с простотой слов: «Я люблю тебя».
Он помедлил, посмотрел на меня серьезно и повторил:
— Я люблю тебя. Я люблю тебя, Лита, милая, я люблю тебя.
Я была так взволнована, что расплакалась — теперь уже не от страха, сожаления или стеснения, а от радости, и это был самый блаженный момент в моей жизни.
Узкая кровать дожидалась нас. Теперь я бесстрашно бросилась к Чарли, ибо никогда не чувствовала себя более защищенной. На этот раз он был нежнее, а я на этот раз старалась, насколько могла, быть менее зажатой. Я искала его губы и целовала их, повторяя: «Я люблю тебя». Солнечный свет заливал комнату, но не было стыда в том, что мы видели друг друга. Я по-прежнему испытывала боль, когда он проникал в меня, но уже не такую мучительную. Я не отрывалась от него, боясь отпустить и надеясь разделить с ним, хотя бы чуть-чуть, его удовольствие. Когда это случилось с ним, на мгновенье я почувствовала некоторое разочарование, что это — чем бы «это» ни было — не приходит и ко мне. Он лежал обессиленный и задыхающийся в моих объятиях, моей же высшей наградой было наслаждение, которое ему дала я. Больше мне ничего не было нужно.
Когда мы оделись, я спросила: «Ну, как я была, ничего?» Это был идиотский вопрос, я знала, что зря задала его. Пола Негри и другие искушенные женщины не стали бы задавать такой глупый вопрос. Но я не смогла сдержаться.
Чарли засмеялся.
— Нет, — ответил он.
Я посмотрела на него испытующе.
— С чего бы? Ни одно искусство не осваивается сразу. Искусство любви — высочайшее из искусств, оно нуждается в практике. Но я подозреваю, ты будешь прекрасной ученицей, Лита.
— Не надо так говорить, — слегка обиделась я. — Я хочу быть больше, чем просто ученицей. Это звучит так, будто речь идет об уроках игры на фортепьяно.
Он снова засмеялся.
— Не спорьте с учителем, юная леди. Поторапливайтесь. Нас ждут внизу отменные сэндвичи и чай. А потом — быстренько к маме.
В дверях спальни он снова поцеловал меня.
— Я правда без ума от тебя.
После этого дня мы старались оставаться вдвоем при всякой возможности — иногда на пару часов, иногда на пару минут. Когда времени было мало, мы едва успевали взять друг друга за руки. Теперь я почти испытывала ту захватывающую страсть, которую по его уверениям мне еще предстояло узнать, и я трепетала, когда Чарли смотрел на меня с откровенным одобрением после каждого акта любви. Кто был распущенным? Разумеется, не эта обожающая девочка, которая принадлежала телом и душой Чарли.
Придумывание изощренных схем избавления от маминого надзора превратилось в игру, а мы с Чарли стали настоящими специалистами. Чем больше мы находились вместе, особенно после его оргазма, тем менее виноватой я себя чувствовала. Безусловно, в наших отношениях секс был связующим звеном, но постепенно не менее очевидно стало и то, что дело было не только в этом. Нам было хорошо друг с другом. Чарли, который обычно не был неудержимым говоруном, очень любил обсуждать со мной идеи съемок, даже если я не все понимала. Признаю с сожалением: у меня никогда не было иллюзий, что я способна хоть как-то удовлетворить его интеллектуально.