Моя жизнь. Мои современники
Шрифт:
Этот мелкий факт из законодательства деникинского правительства чрезвычайно для него характерен. Оно понимало, что после революции земство не может не быть крестьянским, но относилось подозрительно к крестьянскому населению, подозревая его в симпатиях к большевикам, и не решалось восстанавливать крестьянского земства. Оно боялось как раз тех, на которых должно было опираться в борьбе с большевиками, и таким отношением к крестьянству готовило себе гибель…
И вот земские собрания были распущены, а новые выборы назначены не были из-за отсутствия избирательного закона. Был издан временный закон, по которому земские управы получили права земских собраний, причем все их постановления финансового характера подлежали утверждению
Ознакомившись с этим временным законом, я созвал совещание председателей управ, на котором было решено принять назначения только в том случае, если мы все будем назначены, в случае же, если кто-либо из выборного состава управ не будет назначен, — всем подать в отставку. О нашем решении было доведено до сведения губернатора, и все мы, независимо от партийной принадлежности, были оставлены на своих постах.
Это первое совещание председателей управ в Симферополе положило начало особой, не предусмотренной никакими законами и не связанной никаким регламентом организации, действовавшей в течение деникинского и врангелевского периодов управления Крымом. Периодические совещания представителей управ служили нам суррогатом упраздненных земских собраний. На них решались все важнейшие вопросы земской жизни, и хотя решения их нас формально не связывали, но по добровольному соглашению мы считали их для себя обязательными.
Впоследствии и городские головы образовали аналогичные совещания, которые по общим вопросам земской и городской жизни устраивались совместно с земскими.
В период управления Крымом генерала Врангеля совещания председателей управ и городских голов получили официальное признание. На этих совещаниях разрабатывались законопроекты, касавшиеся неотложных нужд самоуправлений, преимущественно финансового характера, несколько раз они отправляли делегатов для переговоров с генералом Врангелем, представители их приглашались в правительственные комиссии и т. д.
До сей поры я с теплым чувством вспоминаю наши совещания и дружную их работу, полную взаимного доверия, из которой исчезли все прежние партийные распри и разногласия. К сожалению, все наши усилия удержать земское дело от полной разрухи оказались тщетными.
Итак, земский аппарат, сведенный к управам по назначению, был значительно упрощен. Зато административный аппарат был чрезвычайно усложнен. Прежние губернские и уездные власти были восстановлены, но кроме того в уездах были учреждены особые должности уездных начальников, нечто вроде уездных губернаторов. Цель создания этих должностей заключалась в «приближении власти к населению». Едва ли она была достигнута, ибо уездные начальники назначались по большей части из людей пришлых, ничего общего с населением не имевших и незнакомых с его нуждами. Одно могу сказать, что содержание их обходилось очень дорого, принимая во внимание, что при каждом из них было по помощнику и сверх того два-три канцелярских чиновника. Что делали все эти чиновники в уездах, где хозяйственными делами ведали органы самоуправлений, а полицейскими — государственная стража, я бы затруднился сказать. Конечно, сколько начальства ни поставь в такое смутное время — ему всегда дело найдется, ибо всяких жалоб и обид не оберешься, но все-таки нормальные функции уездных начальников были довольно неясны.
Полиция, как я упоминал, была изъята из ведения самоуправлений и составила особый институт государственной стражи. Государственная стража составляла отдельное ведомство, подчиненное главному начальнику на правах товарища министра внутренних дел.
Неполное подчинение полиции местной административной
Мне не раз приходилось доводить до сведения губернатора о вопиющих злоупотреблениях государственной стражи, злоупотреблениях, переходивших в открытый грабеж, и получить в ответ лишь неуверенное обещание произвести расследование, а то и просто — бессильное пожимание плечами.
В Ялтинском уезде, например, стражники ловили пасущихся на горных пастбищах лошадей и присваивали их себе, отбивали овец у пастухов и т. д. На запрос губернатора о грабеже лошадей начальник уездной стражи прислал письменное объяснение, в котором утверждал, что лошади были «дикими» и никому не принадлежали…
Губернатором к нам был назначен бывший московский губернатор, мой родственник Н. А. Татищев, человек честный и порядочный, но совершенно непригодный для сложной и ответственной роли начальника губернии в такое смутное время. Принадлежа по своим симпатиям, воспитанию и родственным связям к наиболее реакционным кругам старого режима, он, как человек неглупый, понимал, что старые точки опоры в управлении не годятся. Но где искать новых?.. Привыкший к служебной дисциплине, он ждал указаний из центра, а указания эти были противоречивы, так как и в центре не было устойчивого курса политики. Не уяснив себе требований, предъявлявшихся к нему свыше, губернатор стал все более и более подпадать под влияние привычного для прежних губернаторов окружения: с одной стороны — крупных землевладельцев, а с другой — полицейских властей.
Будучи в хороших отношениях с Татищевым, я видел, как в области политики они постепенно заменялись взаимным недоверием и подозрительностью.
Пленение губернатора местными землевладельцами с особой яркостью обнаружилось в формировании за счет последних карательного отряда для борьбы с сельскими большевиками. Душой этого отряда был известный своим буйным нравом помещик Шнейдер, состоявший под следствием по обвинению в убийстве соседнего крестьянина. Этот карательный отряд разъезжал по деревням и терроризировал население всяческими насилиями.
Если губернатор, скорее по привычке, чем по сознательному стремлению, подпал под влияние правых, то его помощник, вице-губернатор Карпов, совершенно открыто высказывал свои реставрационные взгляды и проводил их систематически во всех мелочах управления. Зная несколько психологию военных руководителей деникинской политики, я представляю себе, что в Екатеринодаре, при назначении крымских администраторов, придали к «бюрократу» Татищеву «общественного деятеля», бывшего бахмутского предводителя дворянства и земского гласного Карпова, чтобы показать доброжелательное отношение к Общественности», А между тем эти озлобленные, ничему не научившиеся «общественные деятели», жадно стремившиеся лишь вернуть себе блага старого режима, были во сто крат хуже более скромных, выдержанных и спокойных бюрократов.
Для характеристики Карпова, который был все-таки вторым в губернии лицом и часто исполнял обязанности губернатора, не могу не привести незначительного, но чрезвычайно типичного анекдота.
Когда Добровольческая армия вела победоносное наступление на Орел, генерал Деникин, очевидно для подъема настроения, решил объехать подвластные ему области. Заехал он и в Симферополь. Татищев устроил маленькое совещание для обсуждения ритуала встречи, на которое пригласил и меня. Обсуждался вопрос, в каком порядке разместить на вокзале встречающих Деникина лиц. Я высказал мнение, что порядок размещения не имеет значения, но так как известно, что городская управа намеревается поднести хлеб-соль, то полагаю, что акт поднесения хлеба-соли должен быть первым при встрече, а потому впереди должен стоять городской голова.