Моя жизнь. Моя любовь
Шрифт:
Вечером мы приехали в окутанные сиреневой дымкой Афины, и уже утренняя заря застала нас поднимающимися неверными шагами и с сердцами, бьющимися от волнения, по ступенькам храма богини. По мере того как мы поднимались, мне начинало казаться, что вся прежняя жизнь спадает с меня, как шутовской наряд, мне казалось, что до этого момента я не жила вовсе; я глубоко вздохнула, и мне показалось, что в глубоком вздохе восторга перед чистой красотой я родилась впервые.
Из-за холма Пентеликус вставало солнце, обливая светом четко вырисовывавшиеся в золотых лучах мраморные стены. Мы поднялись на последнюю ступеньку Пропилеи и стали смотреть на храм, освещенный утренним светом. Мы молчали, пораженные, и разошлись в разные стороны. Божественная красота была слишком священна для слов и наполняла странным трепетом наши сердца. Теперь было не до радостных
Осмотр Парфенона убедил нас, что клан Дунканов, мать и четверо детей, вполне удовлетворяют друг друга и что общение с другими людьми до сих пор отвлекало нас от наших идеалов. Мы задали себе вопрос, зачем нам покидать Грецию, раз мы нашли в Афинах ответ на все эстетические запросы. Можно было бы удивляться, почему я после успешных выступлений и страстного увлечения в Будапеште не испытывала никакого желания возвратиться к этой жизни. Но дело в том, что, отправляясь в паломничество, я не искала ни денег, ни славы. Это было путешествие, предпринятое исключительно для души, и мне казалось, что дух, который я мечтала найти, дух невидимой богини Афины по-прежнему живет в развалинах Парфенона. Мы решили, что клан Дунканов навсегда останется в Афинах и там воздвигнет храм в собственном вкусе.
После своих берлинских выступлений я положила в банк деньги, которые, как мне казалось, никогда не должны были иссякнуть, и мы поэтому принялись отыскивать подходящее место для нашего храма. Все были вполне счастливы, кроме Августина, который долгое время грустил и наконец признался, что очень одинок без жены и ребенка. Мы сочли это за страшную слабость, но согласились, раз он уже женат и имеет ребенка, что нет другого выхода, как выписать их сюда.
Жена Августина, приехавшая с маленькою дочерью, была одета по моде и носила французские каблуки, на которые мы стали коситься, потому что сами давно перешли на сандалии, чтобы не осквернять белых мраморных плит Парфенона. Против сандалий приезжая горячо протестовала, а мы тем временем решили, что мои платья-директуар, как и галстуки, отложные воротники и короткие штанишки Раймонда, являются одеждами вырождения и что мы должны облечься в туники древних греков, что и сделали к величайшему удивлению греков современных.
Нарядившись в тунику и пеплум и подвязав волосы, мы отправились искать подходящее место для нашего храма. Мы обыскали Колонны, Фалерон и долины Аттики, но не могли найти ничего достойного до тех пор, пока не забрели в сторону Гиметтуса, где находятся пасеки, славящиеся знаменитым медом. Поднявшись на возвышенность, Раймонд вдруг положил свой посох на землю и вскричал: «Глядите, мы находимся на одной высоте с Акрополем!» И действительно, на западе мы увидели храм Афины, поражавший своей близостью, хотя и находился на расстоянии четырех километров.
Но купить этот участок оказалось нелегко. Прежде всего никто не знал, кому он принадлежит. Расположен он был далеко от Афин и посещался одними пастухами и стадами коз. После долгих розысков нам наконец удалось узнать, что земля эта, разделенная на секторы от середины к краям, словно торт, уже в течение ста с лишним лет принадлежала пяти крестьянским семьям, к которым мы и обратились с просьбой ее продать. Крестьяне чрезвычайно удивились, так как до сих пор никто никогда не проявлял интереса к их участку, такому отдаленному от Афин. На его каменистой почве мог только расти чертополох, воды поблизости не было, и земля считалась не имеющей никакой цены. Но едва мы изъявили желание ее приобрести, владельцы предположили, что она должна очень высоко цениться, и запросили баснословную сумму. Но клан Дунканов твердо решил купить участок и стал принимать к этому своеобразные меры. Все пять крестьянских семейств были приглашены на пиршество, на котором подавался барашек на вертеле и другие лакомые блюда. Все это обильно поливалось коньяком, называемом в Греции раки. За обедом с помощью маленького афинского адвоката мы составили акт о покупке, под которым поставили свои значки неграмотные крестьяне. Пиршество, по нашему мнению, увенчалось полным успехом, хотя мы сильно переплатили за землю. С этих пор маленький голый холм на одном уровне с Акрополем, холм, с древних времен известный под именем Копанос, стал собственностью клана Дунканов.
Достав бумагу и чертежные принадлежности, мы стали набрасывать план постройки.
Наконец настал знаменательный день закладки нашего храма и мы решили, что великое событие надо отпраздновать с надлежащей торжественностью. Хотя, конечно, никто из нас не был религиозен, и каждый отличался свободомыслием и современными научными взглядами, все же мы считали более эстетичным и подходившим к случаю, чтобы по греческому обычаю освящение закладки было совершено греческим священником. Все местное население было нами приглашено принять участие в торжестве.
Старый священник пришел в черной рясе и черной широкополой шляпе со свисавшей черной вуалью и потребовал черного петуха для жертвоприношения. Этот обычай берет свое начало в храме Аполлона, был заимствован византийским духовенством и сохранился до наших дней. Не без трудностей черный петух был в конце концов найден и вручен священнику, вместе с ножом для жертвоприношения. Тем временем толпы крестьян собирались со всех сторон, из Афин приехало избранное общество, и к закату солнца на Копаносе собралось множество народу.
Старый священник приступил к обряду с внушительной торжественностью. Когда он попросил нас указать ему точные очертания будущего храма, мы исполнили его просьбу, танцуя по линиям квадрата, уже нарисованным Раймондом на земле. Он подошел к одному из больших камней, приготовленных для фундамента, и в ту минуту, когда огромный красный диск солнца скрывался за горизонтом, перерезал горло черному петуху, алая кровь которого брызнула на камень. Держа в одной руке нож, а в другой убитую птицу, он трижды торжественно обошел линию капитальных стен, после чего начал молитвы и песнопения. Он благословил все камни, предназначенные для постройки, и, спросив наши имена, прочитал длинную молитву, в которой неоднократно повторялись: Айседора Дункан (моя мать), Августин, Раймонд, Елизавета и малютка Айседора (то есть я), причем каждый раз произносил фамилию Дункан, точно ее писали через букву Т, а не Д. Он убеждал нас жить в новом доме благочестиво и мирно, молясь, чтобы наши потомки жили тоже в мире и благочестии. После окончания молитвы появились музыканты с местными несложными инструментами, были откупорены большие бочки вина и раки, на вершине холма был зажжен гигантский костер, и всю ночь напролет мы танцевали, пили и веселились с нашими соседями, окрестными крестьянами.
Мы решили навсегда остаться в Греции и поклялись, как говорит Гамлет, не заключать больше браков. «Пусть тот, кто женат, останется женатым», и т. д. Мы холодно приняли в нашу среду жену Августина, но для себя составили в тетради проект, по которому из клана Дунканов исключались все посторонние, и туда же занесли правила нашей жизни на Копаносе, немного похожие на правила «Государства» Платона. Было постановлено вставать на заре и встречать восходящее солнце радостными песнями и танцами, а затем подкрепляться скромной чашей козьего молока. Утро посвящалось преподаванию танцев и пения. Мы хотели вернуть местных жителей к почитанию греческих богов и побудить их сбросить ужасные современные одежды. Потом, после легкой трапезы, состоявшей из овощей, – решено было отказаться от мяса и стать вегетарианцами. Мы предавались созерцательному размышлению, а вечерами совершали языческие обряды, сопровождавшиеся подходящей музыкой.
Началась постройка Копаноса. Стены дворца Агамемнона были толщиной в два фута, и поэтому, конечно, той же толщины должны были быть стены Копаноса. Только после того, как работы значительно подвинулись вперед, мне стало ясно, сколько понадобится красного камня с Пентеликоса и во что обойдется каждый воз. А несколько дней спустя, решив провести ночь в палатке на месте постройки, мы неожиданно сделали грустное открытие, что на много миль кругом не было ни капли воды! Мы взглянули на вершину Гиметтуса, где мед был в таком изобилии и было множество ключей, потом на вечные снега Пентеликоса и его водопады, увы, Копанос был сух и бесплоден, а ближайший источник находился на расстоянии четырех километров!