Моя жизнь. Встречи с Есениным
Шрифт:
— Затем у нас остается яхта.
— Ну, а затем?
Лоэнгрин предложил, чтобы мы испытали совместную жизнь в течение трех месяцев.
— Если она тебе не понравится, я буду крайне удивлен.
Итак, этим летом мы отправились в Девоншир, где у него был чудесный замок, который он построил по образцу Версаля и Малого Трианона, со множеством спален и ванных комнат. Все это было отдано в мое распоряжение, включая четырнадцать автомобилей в гараже и яхту в гавани. Но надо принять в расчет дождь, который в Англии летом идет круглосуточно. Англичане, по-видимому, совершенно не обращают на него внимания.
Они встают
От ленча до пяти часов предполагается, что они заняты своей корреспонденцией, хотя я полагаю, что в действительности они ложатся спать. В пять они спускаются к чаю, к которому подается много сортов пирогов, хлеб, масло и варенье.
После чая они делают вид, что играют в бридж, пока не наступает время приступить к действительно важному делу — переодеванию к обеду, на котором они появляются в полном вечернем наряде, дамы сильно декольтированные, а джентльмены в накрахмаленных сорочках, и все это для того, чтобы уничтожить обед из двадцати блюд.
Когда он закончен, они вступают в поверхностную политическую беседу или затрагивают философию, пока не наступает время ретироваться.
Вы можете представить себе мое отношение к такой жизни.
По прошествии двух недель я положительно пришла в отчаяние.
В замке имелся чудесный зал для балов, отделанный гобеленами, в котором висела картина коронации Наполеона кисти Давида. Кажется, Давид нарисовал две таких картины, одна из них находится в Лувре, а другая — в бальном зале дома Лоэнгрина в Девоншире.
Заметив мое отчаяние, Лоэнгрин спросил:
— Почему бы тебе не начать танцевать в бальном зале?
Я вспомнила о гобеленах и картине Давида.
— Разве я могу перед ними проделывать свои простые жесты на маслянистом, вощеном полу?
— Если это все, что тебя смущает, — сказал он, — пошли за своими занавесами и ковром.
Итак, я послала за занавесами, которые повесила поверх гобеленов, а ковер я разостлала поверх навощенного пола.
— Но мне необходим пианист.
— Пошли за пианистом, — сказал Лоэнгрин.
Я телеграфировала Колонну: «Проведу лето в Англии. Должна работать. Пришлите пианиста».
В оркестре Колонна имелся первый скрипач, человек очень странного вида, с огромной головой, раскачивающейся на неуклюжем теле. Первый скрипач играл также на пианино, и Колонн в свое время как-то предоставил его мне. Но этот человек был мне так несимпатичен, что всякий раз, когда я глядела на него либо прикасалась к его руке, он внушал мне чувство острого физического отвращения. Я попросила тогда Колонна не приводить его ко мне. Колонн сказал, что скрипач обожает меня, но я заявила, что ничего не могу поделать с чувством отвращения, внушаемого им, и что я просто не могу его выносить. Однажды вечером Колонн заболел и, будучи не в состоянии дирижировать мне в театре «Гайете-Лирик», прислал этого человека в качестве своего заместителя. Я очень рассердилась и заявила:
— Я не могу танцевать, если он будет мне дирижировать.
Он вошел ко мне в уборную и, глядя на меня со слезами, произнес:
— Айседора, я обожаю вас, позвольте мне дирижировать на этот раз.
Я холодно взглянула
— Нет. Я должна вам объяснить, что вы мне физически противны.
Публика ждала, и Люнье По убедил Пьерне управлять оркестром вместо Колонна.
В один особенно дождливый день я получила телеграмму от Колонна: «Высылаю пианиста. Прибудет в таком-то часу, такого-то дня».
Я поехала на вокзал, и каково было мое удивление при виде этого X., сошедшего с поезда.
— Как могло случиться, что Колонн послал вас? Он знает, что я вас ненавижу и питаю к вам отвращение.
— Прошу прощенья, мадам, мэтр послал меня, — запинаясь пробормотал он.
Когда Лоэнгрин узнал, кто пианист, он сказал:
— По крайней мере, у меня не будет причин для ревности.
Лоэнгрин все еще страдал от последствий того, что он всегда считал ударом. За ним в замке ухаживали врач и опытная сиделка. Они очень энергично указывали мне, как я должна себя вести. Меня поместили в отдаленной комнате на противоположном конце дома и заявили, что я никоим образом не должна тревожить Лоэнгрина, которому надлежало безвыходно сидеть в своей комнате на диете из риса, макарон и воды. Каждый час приходил доктор, чтобы исследовать его кровяное давление.
Все это значительно усугубляло мои треволнения и в сочетании с нескончаемыми дождями, возможно, способно объяснить необычайные события, последовавшие затем.
Чтобы превозмочь скуку и рассеять тоску, я приступила к работе с X., как он ни был мне противен, и всякий раз, когда он играл мне, я загораживала его ширмой, заявляя:
— Вы невыразимо мне неприятны, я не выношу вашего вида.
В замке находилась графиня А., старый друг Лоэнгрина.
— Как вы можете так обращаться с бедным пианистом? — говорила она и однажды настояла, чтобы я пригласила его сопровождать нас во время прогулки, которую мы ежедневно предпринимали после завтрака в закрытом автомобиле.
Я пригласила X. с крайней неохотой. В автомобиле не было откидных сидений, и нам пришлось всем сидеть рядом. Я находилась в центре, по правую руку села графиня, а по левую — X. Как обычно, шел проливной дождь. Когда мы проехали некоторое расстояние, меня охватило такое отвращение к X., что я постучала в стекло и велела шоферу повернуть и ехать домой. Он кивнул головой и, желая мне угодить, сделал резкий поворот. Проселочная дорога была полна выбоин, и при повороте автомобиля толчок бросил меня в объятия X. Он прижал меня к себе. Откинувшись и глядя на него, я внезапно ощутила, как все мое существо запылало, словно ворох зажженной соломы. Никогда еще я не ощущала такого неистового чувства.
Всю дорогу назад я не отводила от него взгляда в состоянии, близком к страстному исступлению. Когда мы вошли в подъезд замка, он взял меня за руку и, все еще не спуская с меня глаз, тихонько увлек меня за ширмы в бальном зале. Как могло случиться, что такая неистовая неприязнь породила такую же неистовую любовь?
Единственным возбуждающим средством, назначенным в то время Лоэнгрину, являлось известное открытие, ныне продающееся тысячами бутылок. Полагают, что оно возбуждает деятельность фагоцитов. Дворецкому было приказано ежедневно подносить гостям, с приветом от Лоэнгрина, это возбуждающее средство. Лоэнгрин настаивал, чтобы мы принимали его рюмками. Хотя впоследствии я выяснила, что доза не должна превышать чайной ложки.