Моя жизнь

Бергман Ингрид

Я не могла дождаться, когда окажусь дома, поэтому позвонила сразу же из больницы и сообщила новость Роберто. Он мгновенно обзвонил весь Рим. Он был горд и счастлив; сразу двое. Но первой моей реакцией было смятение; как я смогу заботиться одновременно о двух младенцах?

Я стала такой огромной, что совсем не могла спать, не могла влезть ни в одно платье. В конце концов я не смогла и есть, поэтому последний месяц пришлось провести в клинике. Мне делали внутривенные уколы с питательным раствором, я гуляла по крыше, завернувшись в большой халат. Журналисты наблюдали за мной снизу, и я время от времени

махала им рукой. «Когда?» — кричали они, на что я отвечала: «Надеюсь, скоро, потому что мне это надоело».

Однако сроки подошли, а деток все не было, врачи начали волноваться. Мне предложили применить стимулирующие средства. Я позвонила Роберто — он находился на натурных съемках — и спросила:

— Как можно такое разрешать? Мы назначаем дату их рождения. Так не делается. Все звезды, астрологические знаки, луна, созвездия — все будет перепутано. Так или иначе, их появление на свет связано со всем этим, не так ли? Их гороскопы будут неверны, если я сама решу, в какой день им появиться. Я хочу подождать.

Роберто согласился со мной, но врачи поговорили с ним и убедили; к чертям все созвездия! Ситуация становилась слишком опасной. Они побеседовали со мной, и я дала согласие. Утром, когда появился врач со шприцем, я попросила: «Дайте мне позвонить Роберто».

— Сегодня, восемнадцатое июня, — сказала я. — Как ты думаешь, это хороший день?

— Восемнадцатое июня? Безусловно, отличный день. Вперед.

Пока Ингрид ожидала в больнице родов, на другом конце света разыгрывалась иная драма: отстаивание прав на встречи с Пиа. Лондонский эпизод настолько расстроил Ингрид, что она решила узаконить свои права. Она попросила Грега Баутцера подать в суд прошение о том, чтобы Пиа разрешили приехать в Италию во время летних каникул 1952 года. Для Ингрид это казалось совершенно нормальной просьбой, исходящей от матери. Но Петер воспринял ее как предполагаемую первую попытку отнять у него Пиа. Он не доверял Роберто. Вернет ли он Пиа обратно, если та окажется в Италии? И он отказал в просьбе. Дело слушалось в июле 1952 года. Судьей была женщина по имени Милдред Т. Лилли.

Содержание решения суда целиком зависело от непосредственной реакции Пиа. Грегсон Баутцер задал Пиа ряд вопросов:

— Встретившись со своей матерью прошлым летом в Лондоне, вы сказали, что любите ее и скучаете по ней. Вы сказали это только из вежливости?

— Я не помню, чтобы говорила, что скучаю по ней. Мы виделись друг с другом несколько дней. Мама спросила меня: «Ты счастлива?»

— Разве вы не говорили, что скучали по ней и хотели увидеть ее?

— Я не уверена, что произнесла именно эти слова. Мама никогда прямо не спрашивала меня, скучаю ли я по ней, а я никогда не отвечала: «Да, скучаю». Даже если бы она меня спросила, я ведь не смогла бы так прямо ответить: «Нет, я не люблю тебя».

— Вы не писали матери писем, в которых говорили, что любите ее?

— Я всегда подписывала их: «С любовью, Пиа».

— И это не было выражением ваших чувств к ней?

— Нет. Это было просто окончанием письма.

— Мисс Линдстром, вы понимаете, чего добивается ваша мать?

— Да. Она хочет, чтобы я приехала в Италию. Но я не хочу ехать в Италию.

— Однако вы должны сознавать, что ваша мать не просит вас приехать, чтобы жить с нею.

— Но я ведь виделась с нею прошлым летом.

— Но вы понимаете, что ваша мать не обращается в суд или к вам лично с просьбой, чтобы вы жили вместе с нею?

—Да.

—

Далее. Когда вы подписывали свое письмо «С любовью, Пиа», вы действительно не испытывали никакой любви к ней?

— Я не люблю свою мать. Она мне просто нравится.

— И вы не скучаете по ней?

— Heт.

— И у вас нет никакого желания увидеться с ней вновь?

— Нет. Я предпочитаю жить со своим отцом.

— Вы очень любите своего отца, не так ли, мисс ?Линдстром?

—Да.

— Вы встречались с мистером Росселлини, когда он жил в вашем доме?

—Да.

— Вы разговаривали о чем-нибудь с мистером Росселлини в то время?

— Поскольку он жил в нашем доме, мне, по-видимому, приходилось разговаривать с ним. Но я не помню, о чем мы с ним беседовали.

— Показался ли он вам человеком значительным, джентльменом?

— Не помню. Скорее всего, никаким не показался.

— Когда вы виделись с ним, что-то вызывало в вас протест против него?

— Я не наблюдала за ним. Я встречалась с ним крайне редко, обедала отдельно и рано ложилась спать.

— Но в те моменты, когда вы виделись с ним, вы не испытывали к нему никакой неприязни?

— Он мне не нравился, но неприязни к нему я не испытывала.

— А что вообще говорил ваш отец и что говорили вы о мистере Росселлини?

— Сейчас мне трудно вспомнить, о чем мы говорили. Однажды мы вспомнили, как он стоял у камина и рассказывал нам, как он религиозен. Он занял деньги у отца, а потом купил мне подарок.

Пиа расспрашивала судья Лилли:

— Вы чувствуете, что ваша мать теперь не заботится о вас?

— Мне кажется, она и раньше не очень обо мне заботилась.

— Почему вы так говорите?

— Ну, когда она уезжала, я ее совсем не интересовала. Только когда она уехала, вышла замуж и родила ребенка, она вдруг решила, что я ей нужна.

Грег Баутцер возобновил свои вопросы:

— Мисс Линдстром, хорошо ли вы знаете свою мать — или, может быть, у вас в будущем будет возможность узнать ее лучше? Любите ли вы свою мать?

— Наверное, не очень. Дело в том, что я с ней общалась достаточно, но не до такой степени, чтобы как следует узнать ее и полюбить. В основном обо мне заботился отец, и я большей частью жила вместе с ним.

Судья Лилли подвела итоги, найдя прискорбным тот факт, что дело получило столь широкую огласку, явившуюся результатом поведения Петера и Ингрид. Она обвинила их обоих в гордыне и эгоизме. Доктора Линдстрома она осудила за то, что он не предпринимал никаких шагов, кроме тех, которые вытекали из решения суда, а мисс Бергман — за излишнюю настойчивость в осуществлении своих прав, которые она «покупала и выпрашивала». Она также приняла к сведению неблагоприятный отзыв Пиа о муже истицы, Роберто Росселлини. Она добавила: «Закон не ставит никаких препятствий на пути мисс Бергман, если у нее возникнет желание увидеть Пиа здесь, если она об этом так мечтает. Мисс Бергман уехала в Италию в 1949 году по доброй воле и остается там до сих пор, но мы не имеем никакой официальной информации о том, собирается ли она когда-либо возвращаться в Соединенные Штаты. Суду нужно с предельной осторожностью решать вопрос о том, приказывать ли ребенку увидеться с матерью, особенно когда ребенок — несовершеннолетний и поедет туда против своей воли и воли того, кто ее опекает. Дети — это не то существо, которое можно передавать из рук в руки, чтобы потешить свою гордыню за счет благополучия ребенка».