Моя жизнь
Шрифт:
Я вела себя как чистый прагматик и все говорила о технике и квалификации, а Нкрума не мог перестать ораторствовать. Он так объяснял, например, почему он велел воздвигнуть себе огромный памятник перед зданием парламента в Аккре и почему новые ганские деньги украшены его портретом: "Для людей в джунглях слово "независимость" ничего не значит, они его не понимают. Но когда им даешь монету, и они видят на ней портрет Нкрумы вместо портрета английской королевы - тогда они понимают, что такое независимость". Эта точка зрения была прямо противоположна моей, но тем не менее между Израилем и Ганой сложились очень близкие отношения; десятки образовательных программ были осуществлены в обеих странах, многое в Гане было спроектировано и выстроено израильтянами, при нашей помощи была создана и введена в действие судоходная компания "Черная звезда".
Потом я встретилась с другими африканскими лидерами - например, с
Хотя первая встреча с Нкрумой и омрачила мое настроение, посещение Ганы оказалось не только поразительно интересным, но и чрезвычайно важным для всего нашего африканского предприятия. По случаю празднования годовщины, Гана еще и принимала у себя первую всеафриканскую конференцию, где были представлены все африканские освободительные движения.
Мне уже приходилось встречаться с д-ром Джорджем Падмором, блестящим экс-коммунистом из Вест-Индии, важнейшим идеологом "прогрессивного" панафриканизма, автором идеи развития Африки при финансовой поддержке негритянской общины США - как он выражался, "по образу и подобию Еврейского Призыва". Он чрезвычайно интересовался Израилем и настоял, чтобы я встретилась с другими африканскими лидерами, собравшимися в Аккре. "Сам Бог послал и вам, и им такой случай" - сказал он. Конференция должна была начаться в одном из новейших отелей Ганы - в отеле "Амбассадор", в 4 часа дня, но на три часа было созвано специальное заседание, и когда я вместе с Падмором вошла в залу заседания, шестьдесят человек уже сидели за огромным столом, ожидая меня.
Это было интересно и не лишено драматизма. Мы встретились здесь, в первой африканской стране, добившейся независимости (не считая Либерии и Эфиопии), я, министр иностранных дел еврейского государства, которому всего десять лет от роду, и шестьдесят человек, чьи страны получат свободу через два-три года. Мы все столько пережили, столько боролись за свою свободу - и они, представляющие еще несосчитанные миллионы африканцев на обширных равнинах этого континента, и мы, в нашей крошечной стране, которую столько веков осаждали и брали штурмом. Мне казалось, что это та историческая встреча, которую представлял себе Герцль. Я не всех тут знала по имени, но Падмор объяснил мне, кто они: лидеры борющегося Алжира и других французских колоний, Танганьики, Северной и Южной Родезии. Атмосфера в комнате была очень наэлектризована. Я это почувствовала, и слова, которыми Падмор открыл собрание, не слишком помогли делу. "Я устроил эту встречу для того, - сказал он, - чтобы вы все увидели министра иностранных дел молодого государства, которое только что добилось независимости и уже сделало огромный шаг по пути прогресса во всех областях человеческой деятельности".
Наступило неловкое молчание. Встал представитель Алжира. Ледяным голосом он задал самый провокационный - и самый важный - из всех вопросов. "Миссис Меир, - сказал он, - вашу страну вооружила Франция, злейший враг тех, кто сидит за этим столом, государство, ведущее жестокую и беспощадную войну против моего народа, терроризирующее моих черных братьев. Как вы можете оправдать свою близость с государством, которое является главным врагом самоопределения африканских народов?" Он сел. Меня удивил не вопрос меня удивило то, что с него началось заседание. Я ожидала больше фраз и большего времени. Но я была рада, что мы не пустились во взаимные любезности и схватки с мнимыми врагами - а времени на подготовку мне не нужно было.
Я закурила, оглядела стол. Потом ответила. "Наши соседи, - сказала я всем шестидесяти африканским лидерам, смотревшим на меня с холодной враждебностью, - готовятся уничтожить нас с помощью оружия, которое они получают бесплатно от Советского Союза и по очень низким ценам из других источников. Единственная страна в мире, которая готова - за немалые деньги, притом -
Я почти расслышала вздох облегчения. Напряжение прошло. Африканцы поняли, что я говорю правду, не стараюсь пустить пыль в глаза, и успокоились. Посыпались вопросы об Израиле. Они жаждали информации о киббуцах, о Гистадруте, об армии; вопросам не было конца. Они тоже повели себя откровенно. Молодой человек из Северной Нигерии (почти целиком мусульманской) встал и заявил: "У нас в Северной Нигерии евреев нет, но мы знаем, что должны их ненавидеть".
Диалог с африканскими революционерами продолжался все время, пока я оставалась в Гане, и заложил основы нашей программы международного сотрудничества. Я завоевала уважение и дружбу африканских лидеров, и теперь они стремились встретиться и поработать с другими израильтянами. Они не привыкли, чтобы белые люди работали своими руками, чтобы специалисты выходили из кабинетов и работали на строительном участке, и то, что мы, как они это называли, "не различали цветов", было необычайно важно. То, что для меня было вполне естественно, совершенно изумляло африканцев - будь то мои не слишком грациозные, но чистосердечные попытки научиться африканским танцам, или увлечение, с которым я учила чопорных молодых сотрудников ганского министерства иностранных дел танцевать израильскую хору. А главное, они не могли не чувствовать, как они все мне нравятся. Помню, я сидела однажды утром под огромным манговым деревом и расчесывала волосы, как вдруг, откуда ни возьмись, появились маленькие девочки - не меньше десяти: они, кажется, никогда не видели длинных волос. Одна из них, похрабрее, подошла ко мне. Я поняла, что ей хочется потрогать мои волосы: следующие полчаса все они причесывали меня по очереди. Я даже не заметила, что позади меня собралась толпа потрясенных африканцев.
Думаю, что благодаря нашей манере себя вести - не похожей на то, как вели себя другие иностранцы, мы создали нечто более важное, чем фермы, заводы, гостиницы, полицейские войска и молодежные центры: мы помогли тому, чтобы у африканцев создалась уверенность в себе. Мы доказали им, работая с ними вместе, что они тоже могут быть хирургами, пилотами, лесничими, садовниками и общественными работниками и что владение техникой не есть вечная прерогатива белой расы, как их учили верить в течение многих десятилетий.
Конечно, арабы и тогда делали все, что могли, чтобы убедить африканцев, что мы ничем не отличаемся от других "колонизаторов", но африканцы, в большинстве своем, не давали себя одурачить. Они прекрасно видели, что в Замбии, где работали израильские птицеводы, куры не становятся "империалистическими", а в Мали, где израильтяне учили население обработке рыбы, рыба не становится "колонизаторской". Знали они и что сотни африканцев, учившихся в Израиле сельскому хозяйству, учатся не эксплуатации. У нас было три критерия для нашей программы, и, думаю, не будет нескромностью сказать, что даже эти критерии были новшеством. Мы задавали себе и африканцам три вопроса по каждому новому проекту: желателен ли он, есть ли в нем реальная нужда, и в состоянии ли Израиль оказать в этом помощь. И мы пускали в ход только те проекты, которые получали утвердительный ответ на все три вопроса, из чего африканцы видели, что мы не считали себя способными автоматически разрешить все их проблемы.
Я снова и снова возвращалась в Африку и уже привыкла, что мне каждый раз говорят, что я себя "переутомляю". Я приучила себя к жаре, к недостаточной чистоте, к тому, что надо чистить зубы кипяченой водой (а если ее нет, то годится и кофе), и к тому, чтобы тратить время на такие вещи, которые мне и не снились - например, председательствовать на избрании королевы красоты на празднике в честь Дня независимости Камеруна, или слушать в Абиджане (Берег Слоновой Кости), во время парадного обеда с африканскими лидерами, как африканские музыканты играют собственную трогательную версию "Ди идише маме" в мою честь. Чем больше я путешествовала по Африке, тем больше ее любила, и, к счастью, африканцы платили мне взаимностью. Я до сих пор переписываюсь кое с кем из множества африканцев-родителей, назвавших дочерей моим именем. Совсем недавно я получила письмо от человека из Риверс Стейт (Нигерия). "Благодарю вас за ваше милое письмо, куда вы вложили ожерелье для маленькой Голды, - пишет он.
– Пожалуйста, примите прилагаемую здесь фотографию маленькой Голды в залог нашей высокой оценки вашей деятельности, направленной на помощь человечеству". Африканцы не скупились на выражения своей симпатии - и мне это было необыкновенно приятно.