Мозаика любви

Сафронова Наталья

Такие воспоминания крутились в голове Нины, пока она добиралась до Алтуфьева, где в своей разоренной, выставленной на продажу квартире устраивала прощальную вечеринку синьора Пачолли. Народу собралось порядком: из класса пришли Женя Балтийский, Наташа Смирнова, Емелин, Ира Михайлова, Зеленцова, Лобанов, Аня Пименова. Были еще знакомые Ольги по киностудии, где она работала перед отъездом. В пустой квартире гулко раздавались голоса, на остатках мебели стояли пластиковые стаканчики с напитками и прозрачные контейнеры с салатами. Хлеб и вилки доставали из больших матовых пакетов, лежащих на подоконнике. На хозяйстве были Женька, как

всегда заведующий напитками и их разливом, и Аня, мастерившая поточным методом бутерброды для прибывающих и выпивающих. Нина получила свою порцию и прислушалась к современному варианту «приключений итальянцев в России». Отличительной особенностью синьоры Пачолли была чрезмерная говорливость. Она болтала с уморительной иностранной интонацией, забавно вставляя итальянские термины в свои кулинарные истории. Нина, не уловив нити повествования, подошла к Ире Зеленцовой, удивительно соответствующей цветом лица своей девичьей фамилии.

— Ирка, ты что такая зеленая? Токсикоз у тебя, что ли? — сочувственно спросила Нина.

— Нет, с чего ты взяла, я в норме, — подавленно ответила одноклассница.

— Я все-таки врач, хоть и в отставке, тебе надо анализы сдать, может быть, печень шалит, — посоветовала подруга.

— Да, гепатит С, — призналась Ира и добавила, увидя испуг в Нининых глазах, — но не у меня, а у моего мужа.

— Ужас. Но ты подожди убиваться, сейчас препаратов много поддерживающих, подлечат, — начала утешать ее Нина.

— Спасибо, я его уже вылечила, последние пробы отрицательные, — равнодушным голосом на одной ноте произнесла Ира.

— Это чудеса, здорово! Но теперь тебе надо собой заняться. Съездите куда-нибудь, поныряйте, — попыталась расшевелить собеседницу Нина.

— Мы расстались, я теперь нырять не могу, могу только утопиться. — Слезы заструились по Иркиным щекам привычным маршрутом.

— Так, — задумалась Токарева, — тебе нужен психотерапевт. Давай пойдем к народу, узнаем, что у Ольги, а потом прямо отсюда поедем к Сергею Багратовичу. Сама ты с этим не справишься.

— Я не сумасшедшая, я просто не могу понять, за что он меня? — У Зеленцовой задрожал подбородок.

— Вот пусть специалисты и объяснят, — авторитетно заключила подруга.

Нина в любой компании и ситуации могла найти себе пациента — она была женщиной сердобольной.

— Ольга, привет! — решительно остановила она поток слов хозяйки. — Ты квартиру продала?

— Я покупателя только нашла. Начала оформлять документы, так оказалось, что не хватает еще каких-то разрешений от моего первого мужа. Я сестре вместе с доверенностью их сюда буду переправлять, — с удовольствием обстоятельно объяснила Ольга и добавила: — Не грустите, я не последний раз тут.

— Раз не последний, то помолчи хоть немного, — возмутилась Наташа, — такое впечатление, что ты хочешь наговориться по-русски на всю оставшуюся жизнь. Тебе там разговаривать не дают?

— А с кем? Муж на работе, когда приезжает, ужинает, не до разговоров, так? Сын — в школе, приезжает в пять, — пояснила синьора.

— Он русский знает? — успел кто-то задать вопрос.

— Знает, но уже забывает. Практики нет, книжки не читает. Я хочу привезти ему почитать, что тут модно. Назовите мне, я буду приобретать, — попросила Ольга совета и, не меняя интонации, в том же темпе продолжила высказывать свои пожелания: — И скажите, кто имеет наши старые школьные фотографии? У меня после переезда ничего не осталось,

как будто я и не жила до Италии.

— У меня остались походные, помните, мы ездили на Истру? — сказала Наташа.

— Ты их отдашь мне? — обрадовалась эмигрантка.

— Ни за что. Можно отцифровать и напечатать тебе, только не знаю, сколько это стоит, — определила свою позицию одноклассница.

— Соберите, у кого что есть, я сделаю на работе, — предложил Лобанов.

— У тебя имеется возможность? — сформулировала Ольга неправильно, но понятно.

— У меня имеется сканер, — издевательским тоном пояснил Мак, раздраженно поглядывая на часы. Он провел в пробках, пока добрался до этого жуткого района, часа два совсем не для того, чтобы слушать Ольгины глупости и получать от Емелина приглашения перекинуться в картишки. Лобанов хотел увезти отсюда Татьяну в ресторан, даже заказал столик у камина в «Розовой свинье», пригласил величественного профессора в качестве предлога для консультации по экономике. Наташа уверяла, что Луговская должна приехать, и он продолжал терять время, слушая ненужные разговоры. Машинально жуя бутерброд с ветчиной, Анатолий не выдержал и заметил:

— Дариенко, спасибо, тебя Галина Григорьевна не слышит, у нее сердечный приступ случился бы от твоего русского языка. Ты сама-то читаешь что-нибудь?

— А что я говорю не так? — удивилась синьора.

— Где твой сын будет учиться? Там? — перевела разговор на насущные вопросы Смирнова.

— А тебе, доцент, всех бы поучить, — ехидно заметил Лобанов, уже не раздраженный, а озлобленный отсутствием Татьяны и неизбежностью ужина наедине с неумолкающим профессором.

— У тебя наследник в каком классе? — обиженная его тоном, перешла в атаку Смирнова.

— В десятом, кажется, — пробубнил он в ответ, пожалев, что поднял эту тему.

— Ты его за границей будешь учить или у нас в армию отдашь? — Доцент продолжала допрашивать его как на экзамене.

— Во! Ты правильно говоришь! — воскликнула синьора, устав молчать. — Разве можно мальчиков сюда везти, когда происходит Чечня?

— Да там скоро закончится все, Женя, скажи нам с точки зрения Генерального штаба, — попросила Михайлова.

— Пока мы там стоим, войск много, а остальное не ведомо никому, — правдиво, но не выходя за рамки секретности сообщил полковник.

— Да вряд ли наши дети туда попадут, — заметила Ира Михайлова.

Поднявшая эту тему Наташа возмущенно воскликнула:

— Твои дочки и внучки, конечно, не попадут, а с парнями неизвестно, что будет. Загадывать нельзя. У моих дальних знакомых из Башкирии сын служил в Чечне, недавно вернулся. Так пока от него вестей не было, не только родители его чуть с ума не сошли, но и мы за компанию совершенно извелись. Представить страшно своих детей на войне.

— Давайте выпьем за наших детей, чтобы они были счастливы и мы с ними, — примирительно предложила бабушка Ира Михайлова.

Все задвигались в сторону разливающего, а потом потянулись стаканчиками друг к другу. Ольга вдруг расплакалась.

— Вы не представляете, как мне с вами хорошо. Там спокойная жизнь, — говорила она, растирая слезы по щекам, — комфортно, красиво. Люди милые, приветливые, но они никогда не понимают, почему мне смешно или что меня тревожит. Дело не в языке, а в самой жизни. Я не могу им объяснить ничего про мою жизнь, а вам ничего не надо объяснять, вы меня понимаете, правильно я говорю?