Мозаика любви
Шрифт:
— Написала эти рассказы из нашей с вами жизни Таня Луговская. Вы многих узнаете из нашего класса и многому удивитесь. Твой повторный роман с Пименовой, Женька, который ты скрывал от друзей, вообще описан во всей красе, видимо… с ее слов. Неприглядные тайны Емелина раскрыты полностью. Я с Татьяной последнее время часто встречался. Она подарила мне эти рассказы к Новому году, чтобы я понял, как женщинам с нами трудно, и оценил жертву, которую она готова принести, выйдя за меня замуж.
— Брось ты! Танька вполне нормальная девчонка, без дури, — не поверил Женя.
— Я сам так же считал, подумывал
— Зачем мне читать? Дело это личное, — перебил его журналист.
— Посмотри со своей точки зрения. Я завтра на пару недель улечу в Италию на лыжах кататься, один. Проветрюсь, отосплюсь, может быть, разберусь в себе. Вернусь, ты мне свое заключение сделаешь. А вдруг это великая литература и у нас родилась новая Франсуаза Саган? — предположил Лобанов.
— Тебе от этого легче будет? — удивился Игорь.
Лобанов вздохнул:
— Тогда я куплю издательство, у меня появится веская причина жениться на Луговской, чтобы авторские права получить. Буду вместе с тобой наживаться на ее таланте. А что остается?
— Выпить! — дружно гаркнули мужики.
Часть 2
ЧУЖОЕ
Глава 10
Серое январское утро было холодно и элегантно, как знающая цену не только себе, но и всему на этом свете дама средних лет. Утро начинало этот день без ожиданий и без страхов. Мокрые, темные, цвета лакированных лодочек на низком каблуке, мостовые блестели от сочащейся из воздуха влаги, строгие бежево-серые костюмы домов оживлялись неярким отблеском бижутерии окон, крыши как шляпки были украшены маргаритками спутниковых антенн. Город встречал новый день без летнего кокетства и осенней роскоши, строго по-зимнему. Эта рациональность и отчуждение вызывали у человека, машинально преодолевающего пару старинных улочек от парковки до небольшой арки, скрывавшей от солнца и дождя вход в офис, протест. Так, безупречную черную юбку учительницы порой хочется испачкать мелом, чтобы сделать ее растерянней и человечнее. Поэтому, только заметив на мостовой брошенную кем-то обертку от жвачки, прохожий примирился с безукоризненной надменной красотой вечно прекрасного цветка — Флоренции. Дверь офиса бесшумно открылась, и он почувствовал, что аромат кофе и волна теплого воздуха приветствуют его, как рука старого друга, легшая на плечо.
— Синьор Берти, вам звонили из офиса страховой компании и оставили адрес госпиталя. Вам как агенту необходимо посетить клиента. Русский, VIP, автомобильная авария, — вместо приветствия пропела со славянским акцентом миловидная помощница.
— Неплохое начало дня, спасибо, синьорита Лена, — саркастически проворчал шеф, стряхивая с плаща влагу, — вы с ним разговаривали?
— Да, страховка у него полная, катался на лыжах в Курмайере, — бойко, как отличница, сообщила Елена.
— Русский
— Да, настоящий русский, — подтвердила помощница и добавила: — Абсолютно трезвый.
— Тогда вы, вероятно, ошиблись дважды, — возразил адвокат. — Он отдыхает в Куршевеле. Русские отдыхают только в Куршевеле. Там уже вывески скоро будут делать по-русски. И если он настоящий русский, то абсолютно трезвым быть не мог.
— Вероятно, вы правы, мэтр. Сейчас он находится в госпитале в Шамони, официального заключения экспертизы еще не поступило.
Почувствовав в ее тоне протест, чуткий и незлобливый начальник примирительно проговорил:
— Синьорита, я не хотел обидеть ваших соотечественников.
— Значит, вы хотели обидеть ваших клиентов? — подколола она мстительно.
— Чашка кофе и ваша улыбка примирят меня с необходимостью ехать во Францию за двести с лишним километров, чтобы принести моей компании убытки. Собирайтесь, мы обязаны предоставить ему переводчика. На обратном пути я приглашу вас в тратторию, где отлично готовят рыбу по-деревенски, с травами.
С этими словами он скрылся за дверью своего кабинета и, скучая, ждал свой кофе, пока Елена собирала документы, отвечала на телефонные звонки и управлялась с офисной кофеваркой.
Несколько часов спустя в вестибюле большого госпиталя, расположенного на въезде в курортный город, появилась пара.
— Адвокат Берти, — представился плотный невысокий мужчина, сверкая яркими глазами и демонстрируя дежурную, но обаятельную улыбку. — Мне сообщили, что у вас находится синьор Лобанов, он мой клиент. Палата С-321? Спасибо. Пойдемте, синьорита, — обратился он к сопровождавшей его темноволосой, строгой молодой женщине, одетой в плотную юбку и стеганую курточку с меховым воротником. Пройдя длинными коридорами третьего этажа корпуса «С», пара постучалась в дверь нужной ими палаты.
— Синьор Лобанов? Я представитель страховой компании, адвокат Берти. Это моя помощница синьорита Елена, она русская и готова исполнить роль переводчика.
Машинально выполнив ритуал представления и, ожидая, пока прозвучит перевод, Витторио Берти рассмотрел единственного пациента палаты. Обладая живым умом и некоторым артистизмом, он молниеносно составлял мнение о человеке, нередко точное и глубокое. А вот действовал чаще всего без учета этого мнения, в соответствии с тем, что сулило ему не наибольшую выгоду, а наименьшие проблемы. Именно поэтому, несмотря на возраст, происхождение, обширные связи, он занимался хлопотным ремеслом страхового агента и мотался по клиентам, как мальчишка.
Вид у человека, высоко лежащего на больничной кровати, показался ему привлекательным. Белизна подушки и туго стягивающих грудь бинтов оттеняла горнолыжную бронзу лица. Длинные вьющиеся, с проседью волосы свидетельствовали о независимости характера, синяк, растекающийся по высокому лбу, напоминал об аварии.
— Синьор адвокат, вы говорите по-французски? — с акцентом, но бегло и правильно задал вопрос больной.
— Конечно, — ответил адвокат.
— Тогда мы обойдемся без помощи переводчика, — заявил больной и, холодно глянув на ассистентку адвоката, произнес по-русски: — Синьорита, я попрошу вас оставить нас одних.