Мозаика судеб
Шрифт:
Он медленно и спокойно наклонился над ней и открыл дверцу машины.
– Нет, спасибо, Габриэла. Я получил достаточное количество впечатлений. Мне будет что вспоминать.
8
В доме на Иджипт-лейн Габриэле бывать не приходилось – Пит купил его сразу же после развода. Словно чтобы продемонстрировать бывшей жене, чем она могла бы обладать и на что потеряла право. Это не значит, что она не бывала в этих местах раньше. Как-то раз, когда на город навалилась томительная жара, а Пит в эти дни был в деловой поездке, Дина настояла на том, чтобы провести уик-энд на берегу океана. Габриэла согласилась,
Сейчас, когда она вошла в дом, ее поразила стерильность и обезличенность обстановки, напоминающей дорогой номер в отеле где-нибудь на Среднем Западе. Осматривая дом, Габриэла не испытывала ни сожаления, которым ее хотел уязвить Пит, ни сентиментальной ностальгии по прошлому. В нем не было души, не было следов ни прошлого, ни настоящего. Ничего, что напоминало бы ей о тех счастливых временах, когда они мечтали вместе что-то построить. Бродя по комнатам, Габриэла не испытывала никаких чувств. Она спокойно вошла в него и так же спокойно, с легким сердцем собиралась его покинуть.
Клер не дала ей каких-то четких инструкций, только упомянула, что какие-то документы, касающиеся дома и страховки, вероятнее всего, хранятся в кабинете на втором этаже. Габриэла поднялась по ступеням, покрытым толстым ковром, и остановилась в растерянности. Нигде не было видно ни ручек, ни кнопок, ни выдвижных ящиков. Все было встроено в абсолютно гладкие стены и упрятано в шкафы. В кабинете тоже. Она долго водила по каждой стене комнаты ладонью, пока не обнаружила точку, при прикосновении к которой панели внезапно раздвинулись.
Две большие ниши были заполнены самой современной ауди– и видеотехникой, там же помещался компьютер и шкаф, набитый папками с бумагами и дискетами. Когда Габриэле удалось раздвинуть панели на противоположной стене, ее взору открылось обширное пространство, заполненное костюмами Пита. Ее поразило такое количество одежды.
Освоив механику раздвижных стен, она отыскала и место, где хранились документы.
При беглом осмотре Габриэла поняла, что найдет здесь все, что нужно, без всякого труда, потому что все бумаги хранились в идеальном порядке: страховые полисы, справки, подтверждавшие право на владение домом, гарантийные паспорта на бытовые приборы, регистрационное свидетельство на автомобиль, закладные и банковские договора, оплаченные и неоплаченные счета и две папки: одна – озаглавленная «Фотографии», а на другой рукой Пита было выведено: «Личное».
Габриэла начала с той, где хранились снимки. Папка выскользнула из ее рук, и фотографии потоком посыпались на пол. Были там и давнишние черно-белые фотографии и недавние – уже цветные. Дина в грудном возрасте… Дина, только-только научившаяся ходить… Габриэла с Диной на руках… Мать и дочка за праздничным столом – склонились над тортом, в который воткнуты три горящие свечки. Пит с Диной в песочнице… Родители Пита в садике… Они же, снятые в день их похорон. Родители Пита умерли с разницей в несколько лет, но Габриэла, сравнивая снимки, удивилась, какие у них одинаковые позы, похожие роскошные гробы, и даже, казалось, венки были одинаковыми. Она подняла с пола целую серию снимков – их первой квартиры, первого автомобиля, первого дома, трещина на тротуаре перед самым домом – ей хорошо запомнился тот случай, когда Пит, попав в нее, свалился с велосипеда и поранил колено. Потом он долго судился с властями Фрипорта по поводу возмещения ущерба. Были и просто пейзажи живописных гор, где они, случалось, проводили его отпуск. Последними в пачке оказались снимки Клер и Гарри в купальных костюмах. Сестра Пита приветственно взмахнула рукой, а он запечатлен ныряющим в бассейн.
Габриэла взяла вторую папку. Повинуясь неизвестно какому инстинкту,
Как типично было для Пита снимать копии со всей корреспонденции, со всех присланных ему и им отправленных записок к Дининым школьным учителям или горничным и няньке, и подшивать к пачкам различных квитанций и счетов.
Только простодушная Клер могла попросить Габриэлу окунуться в этот омут личной жизни Пита. Впрочем, ее бесхитростность граничила с наивностью Габриэлы, взявшейся за это дело. Неужели она всерьез верила, что знает своего бывшего мужа?
Предчувствие чего-то страшного охватило Габриэлу, как только она бросила первый взгляд на фотокопию этого письма. Оно не оскорбило ее, а вызвало ярость к бывшему мужу. Каждое слово в нем наносило ей болезненный удар. Ее ошеломило открытие, как тщательно продумал план мести Пит! Пит, которого она любила, за которого вышла замуж, который был отцом ее ребенка, с которым она прожила семнадцать лет и которого она не могла выбросить из памяти. И то, что он был мертв, не давало ей утешения. И, если бы он, как в страшном сне, восстал бы сейчас из гроба, она задушила бы его голыми руками!
Он писал девушке по имени Дарья Келли, двадцати одного года от роду, живущей в местечке Вудленд Плейс, возле Грейт-Нек, что на Лонг-Айленде, со своим отцом Тимоти Келли – политологом и матерью Марианной – учительницей в начальной школе.
Габриэла жадно вчитывалась в каждое предложение, вдумывалась в самую незначительную деталь, которые Пит так дотошно собрал.
У Дарьи, оказывается, есть брат, тоже приемный, Тимоти-младший. Ребенок страдает врожденной болезнью почек и даже имеет донорский орган. Сестра очень привязана к брату. Здесь же приводилось свидетельство об успехах Дарьи в учебе, которая в этом году заканчивала Форхемский университет. Девушка специализировалась в английском. Потом перечислялись места ее работы во время каникул: одно лето Дарья проработала воспитателем в детском лагере в Мэриленде, другое – интерном на телестудии. Здесь же было приложено извещение из почтового отделения, сообщавшее, что Дарья сейчас вместе с двумя подругами проживает в общежитии университета. У Габриэлы от изумления и ненависти к Питу перехватило дух. Сколько же усилий потратил он, чтобы собрать полную и методичную информацию о ее дочери, крошечном, беспомощном существе, с которым она рассталась, даже не увидев? Вычеркнула из своей жизни до того, как оно покинуло ее тело.
Чем дальше вчитывалась она в эти строки, тем жарче разгоралась в душе ярость против Пита.
Все эти годы – с той самой минуты, как она поняла, что беременна, до самых последних дней – она постоянно испытывала одно и то же – страх и чувство вины. Сначала преобладал страх, что об этом узнают в католической школе или, не дай Бог, ее отец. Когда прошло время и Габриэла поняла, что разоблачение ей не угрожает, ее совесть стали терзать сомнения, не совершила ли она страшную ошибку. Может быть, ей следовало растить ребенка самой, а не отдавать в неизвестно чьи руки?
Позже этот страх снова вернулся к ней, приняв другую форму. Габриэла вообразила себе, что что-то ужасное должно случиться с Диной как возмездие за грех матери. Одного ребенка она отдала сама, другого судьба отнимет у нее. Поэтому Габриэла восприняла решение Дины расстаться с матерью как некую высшую справедливость. Этот разрыв был все-таки не так трагичен, как то ужасное, что мерещилось Габриэле.
Закрыв руками лицо, она дала волю слезам, оплакивая свою потерю. Рядом не было никого, с кем можно было бы разделить боль. Единственный человек, знавший ее тайну, – Дина стала ей совсем чужой.