Мозг отправьте по адресу...
Шрифт:
Фигурирующий в «деле» информант "Б", к показаниям которого Г.И. Поляков обращается тоже весьма активно, не назван, и отдельная запись «беседы» с ним, к сожалению, отсутствует. Однако указывается, что это близкий и давний, со студенческих времен, друг Андрея Белого. Б. рассказывает, например, о Бугаеве-первокурснике, оказывается посвящен в перипетии его личной жизни и одновременно обнаруживает знакомство с материалами архива, оставшегося после смерти писателя. Думается, этих данных достаточно для вывода о том, что под литерой "Б" скрыт Алексей Сергеевич Петровский (1881–1958). Вместе с Андреем Белым А.С. Петровский учился на естественном факультете Московского университета, входил в кружок аргонавтов, вместе с Белым увлекся идеями Р. Штейнера, стал активным антропософом, работал в швейцарском местечке Дорнах над возведением величественного здания антропософского храма Гётеанума, а после вернулся в Россию. Только с А.С. Петровским Белого связывала тесная тридцатилетняя дружба. И наконец, из студенческих товарищей только Петровский
343
Литературное наследство Андрея Белого: Обзор К. Бугаевой и А. Петровского // Литературное наследство. Т. 27–28. М., 1937. С. 575–638.
Помимо К.Н. Бугаевой и А.С. Петровского были опрошены Г.И.Чулков и Г.А. Санников: краткие записи «бесед» с ними имеются в «деле».
С писателем-символистом Георгием Ивановичем Чулковым (1879–1939) Белого связывали отношения длительные и сложные. Проповедуемая Чулковым и популярная в середине 1910– х годов у петербуржцев теория «мистического анархизма» [344] воспринималась москвичом Белым как измена заветам символизма и как профанация высоких идей. Чулков стал объектом яростных, порой оскорбительных нападок Белого, выступившего в 1907 году в журнале «Весы» с обличительными статьями, а после вспоминавшего: «… в эти годы ему я приписывал множество злодеяний; от этого приписания поздней хватался за голову…» [345] Идеологическая непримиримость тех лет подогревалась причинами сугубо личными – ревностью к Л.Д. Блок. Однако к концу жизни прежняя неприязнь угасла, как угасла и страсть к Любови Дмитриевне; утратила актуальность и разделившая их некогда полемика о «мистическом анархизме». В мировидении пожилых символистов обнаружилось больше общего, чем отличного. Обоим в советское время приходилось несладко. В середине 1920– х они сблизились, на квартире у Г.И. Чулкова стали устраиваться чтения и обсуждения произведений Белого. В своих поздних мемуарах Белый отдал дань уважения Г.И. Чулкову, «врагу» юности и другу последнего десятилетия жизни: «…Георгий Иваныч – уже седогривый, уравновесившийся, почтенный, умный, талантливый литературовед, труды которого чту; и этот Георгий Иваныч простил мне мои окаянства». [346]
344
См., напр.: ЧУЛКОВ Г. О мистическом анархизме // Вопросы жизни. 1905. № 7; Чулков Г. О мистическом анархизме / Со вст. ст. Вяч. Иванова О неприятии мира. СПб., 1906.
345
Белый Андрей. Между двух революций / Подг. и коммент. А.В. Лаврова. М„1990. С. 60.
346
Там же. С. 61.
Иной характер носили отношения с поэтом и журнальным деятелем Григорием Александровичем Санниковым (1899–1969). Если Г.И. Чулков воспринимал Белого как равного, то Г.А. Санников – как «единственного литературного учителя», как «великого друга». [347] Андрей Белый сблизился с ним только в конце 1920– х и нашел в молодом писателе преданного помощника и товарища. Г.А. Санников старался устраивать издательские дела Белого, хлопотал о выделении квартиры, доставал путевки… Естественно, Белый был ему благодарен.
347
О Г.А. Санникове и его отношениях с Белым см.: Каждому спой черед: Письма Г.А. Санникову. Из записей ГА. Санникова / Вст. ст. и публ. Д. Санникова. Коммент. В. Нехотина // Наше наследие. 1990. № 5. С. 91–98.
Как уже говорилось, имя Г.А. Санникова вместе с именами Б.Л. Пастернака и Б.А. Пильняка стоит под знаменитым, единственным апологетическим некрологом, где Белый назван «замечательнейшим писателем нашего века», «гением». Именем Санникова вместе с именами Пастернака и Пильняка подписано и заявление о передаче мозга Белого в коллекцию Пантеона («Приехали в клинику, в анатомичку, оставили заявление о передаче мозга в Ин[сти]тут мозга. <…> Вечером засели за некролог» [348] ). Правда, пока до сих пор неизвестно, на чье имя писали Санников, Пастернак и Пильняк заявление о передаче мозга и кто уполномочил их это заявление написать.
348
Архив Д.Г. Санникова.
Публикуемые материалы создают портрет Андрея Белого, освобожденный от того идеологического яда, которым по большей части были отравлены критические и литературоведческие работы 1930– х годов. Однако следует отметить и то, что, при всей разносторонности, объемности, масштабности собранных о Белом сведений, авторами очерка оказалась совершенно проигнорирована одна важная сторона его биографии и творчества –
Мы позволили себе произвести небольшую стилистическую правку текста и сокращения. Не вошли в публикацию «беседы» с К.Н. Бугаевой, посвященные наследственности Белого, так как большая часть сообщенных вдовой писателя сведений вошла в раздел о наследственности.
М.С.
Биографические сведения
Борис Николаевич Бугаев – Андрей Белый – родился 14 октября 1880 г. в Москве, в доме Рахманова, на углу Арбата и Денежного переулка. [349] Материальные условия в течение детских лет благоприятные. Точно установить, когда начал ходить и говорить, не удается. Есть указания на то, что говорить начал около года.
349
Сейчас в бывшем доме Рахманова (Арбат, 55) находится «Мемориальная квартира Андрея Белого» (отдел Государственного музея А.С. Пушкина).
Из событий раннего детства необходимо указать на перенесенные в возрасте трех лет корь и тут же после нее скарлатину. Это обстоятельство имеет особое значение потому, что наиболее ранние воспоминания Б.Н. связаны именно с этими, перенесенными им в раннем детстве заболеваниями. Он пространно описывает свои переживания, связанные с состоянием бреда, и придает им исключительно большое значение в смысле влияния их на дальнейшее формирование его психики.
Приведем несколько цитат из его книги «На рубеже…»:
Скарлатинный бред – моя генеалогия; еще я не верю в мирность и безопасность поданной яви, которой изнанка – только что пережитый бред; я удивляюсь силе воспоминаний о пережитых бредах в эти шестьдесят дней; она сложила морщину, которую жизнь не изгладила; выгравировался особый штришок восприятия, которого я не встречал у очень многих детей, начинающих воспоминания с нормальной яви, а не с болезни; особенность моей психики в усилиях разобраться между этой, мирной картиной детской и тем мороком еще недавно пережитого. [350]
350
Белый Андрей. На рубеже двух столетий / Вст. ст., подг. текста и коммент. А.В. Лаврова. М., 1989. С. 182.
И далее:
Я напуган болезнью; и меня посещает она еще в страшных снах; впоследствии я поступаю совсем удивительно: я научаюсь вспоминать во сне, что это – сон и что из него можно проснуться; я во сне кулаками протираю глаза; и выныриваю из сонной опасности в мир яви; и это умение проснуться (я его поздней потерял) указывает на самообладание и трезвость, совмещающиеся с исключительной впечатлительностью и пылкостью фантазии. [351]
Любопытно, что свое символистское восприятие мифа Б.Н. сводит к этим же первым проблескам сознания, складывавшимся в жару болезни:
351
Там же. С. 183.
В усилиях связать явь детской с воспоминаниями о бреде… – я уже символист; объяснение мне – миф, построенный на метафоре; слышу слова: «Пал в обморок». И тотчас сон: провалилась плитка пола детской; и я упал в незнакомые комнаты под полом, которые называются «обморок». Так я стал символистом. [352]
В связи со всем вышеизложенным обращаем внимание на необыкновенно рано появившуюся способность запоминания: «Природа наделила меня необыкновенно длинной памятью; я себя помню… на рубеже третьего года (двух лет!) и помню совсем особый мир, в котором я жил» (ненапечатанное предисловие к повести «Котик Летаев»). [353]
352
Там же. С. 182.
353
Имеется в виду предисловие к планировавшемуся в 1928 г. переизданию повести «Котик Летаев» в «Никитинских субботниках». Этот издательский проект не осуществился, «Предисловие…» было опубликовано А.В. Лавровым в 1988 г. (см.: Русская литература. 1988. № 1).