Мозг отправьте по адресу...
Шрифт:
Отмечалась выраженная способность к подражанию жестам и манерам знакомых. Мог хорошо скопировать их. В качестве примера жена приводит случай, когда для того, чтобы избавиться от надоедавших телефонных переговоров, говорил, подделываясь под голос домработницы, что «Багрицкого нет дома», причем эта шутка удавалась ему хорошо. Когда жил в Одессе, чрезвычайно удачно изображал манеру говорить хозяина квартиры, старика еврея. Вообще при имитировании кого-нибудь, интонации голоса удавались наилучшим образом и были, так сказать, основным материалом для подражания, имитирование мимики и жестикуляции отходило по сравнению с речью на второй план. Жена указывает также, что научился настолько хорошо подражать образу речи, манерам рыбоводов, птицеловов и охотников (категории людей, к которым он чувствовал особую склонность), что когда находился в их обществе, то они принимали его за одного из своих. Добавим также, что помимо способности имитировать речь людей, мог очень хорошо подражать звукам птиц: «мог свистеть по-птичьи, воспроизводить тонко голоса различных птиц».
Таким образом, мы на основании вышеизложенного
Высокоразвитая способность к имитированию, копированию речи, жестов и манер людей связана с актерской одаренностью, которой он, по всем данным, был наделен. Это обстоятельство отмечают все, близко его знавшие, несмотря на то что склонности к театральному мастерству и стремления выступать в качестве актера у него не было. Элемент актерства очень яркое свое выражение находил в часто устраивавшихся им инсценировках, до которых он был большой охотник, в его чудачествах и выходках, «Эдиных штучках», на которых мы подробнее остановимся в дальнейшем. При этом большое место в его инсценировках занимал момент пародирования, гармонировавший целиком со всем иронически-скептическим складом его мышления. Приведем здесь лишь два примера для иллюстрации сказанного, сообщенные женой. Одной из излюбленных его пародий является пародия на «танец умирающего лебедя». Вторая пародия, представляющая собой продукт его собственного воображения, называлась им «Маска, которая смеется, или Железный Коготь». [537]
537
«Я очень хорошо помню, – говорится в мемуарах З. Шишовой, – как Эдуард, по-пиратски повязанный красным платком, с петлей на шее изображал Фому-ягненка, идущего на виселицу, а Толя Фиолетов с подушкой на животе – его беременную и вероломную подругу. Этот же красный платок участвовал в другой картине. Эдя повязывал им лицо, нахлобучивая кэпи на глаза, подымал воротник, вытягивал вперед руку и крючком выпускал палец. Он крался вдоль стены, как кошка. Это была „Маска, которая смеется, или Железный Коготь“. Это был грубый, пантагрюэлевский юмор» (Шишова З. 1917–1921. С. 196).
Речь. Голос достаточно громкий, но довольно низкий, с глуховатым оттенком, «с хрипотцой». Произношение без всяких дефектов, с хорошей дикцией, за исключением легкого свиста при разговоре, происходившего вследствие потери одного переднего зуба. По данным жены, голос отличался наибольшей выразительностью по сравнению со всеми остальными выразительными движениями, был более выразительный, чем мимика и жестикуляция. Частых изменений голоса во время речи не было, говорил большей частью в одном тоне. Речь средней быстроты, скорее несколько замедленная, как и все движения вообще. Речь плавная, свободная, без запинок и затруднений. Произносил слова, строил фразы и ставил ударения правильно. Случаев выпадения из памяти или неумения произнести отдельные слова или обороты речи не отмечалось, так же как и случаев непонимания смысла или значения слов и фраз, которые слышал от собеседника.
Был словоохотлив, «любил поговорить». Выступать не любил, «оратором не был», но когда нужно было, мог выступить и говорить достаточно гладко, «лучше, чем многие ораторы».
Певческого голоса не было, не пел. Ни на каких музыкальных инструментах не играл.
Письмо. Писал со средней быстротой. Все же по сравнению со всеми остальными движениями письмо отличалось наибольшей скоростью. Писал очень неразборчиво, почерк носил небрежный характер, буквы несколько разбросаны и растянуты, расположены неровно в отношении линии строки и наклона. Расписывался просто, без завитушек. В грамматическом и синтаксическом отношении писал правильно, жена отмечает лишь, что своеобразно строил фразы. Письменная речь вполне связная и логичная. Бывали частые пропуски букв. Сокращения в письме не употреблял, лишь не дописывал в словах конечные буквы, что можно отнести к общей небрежности почерка.
<…> Чрезвычайно интересным представляется то обстоятельство, что способность к имитированию движений вообще распространялась также и на письмо. Так, по данным А., в детстве подделывал подпись отца. <… >
Способности к черчению не было. Хотя учился в реальном училище, никаких успехов в этом предмете не выказывал.
Рисование. Была хорошо выраженная одаренность к рисованию, которая проявлялась уже с детских лет. Школьный товарищ передает, что уже в школьные годы участвовал как художник в школьном журнале. [538] И в дальнейшем, уже после того как определилось его поэтическое дарование, работал художником. Так, в 1919 г., в ЮгРОСТА, писал плакаты и одновременно составлял к ним рифмованные подписи. Сам считал, что рожден был художником (со слов жены). Рисовал почти всегда карандашом (обычно простым) или пером, красок почти не употреблял. Жена помнит только один случай, когда он более или менее продолжительное время, около 2 месяцев (в 1931 г.), писал красками.
538
Об
Относительно манеры рисования и содержания рисунков можно отметить следующее.
Чрезвычайно характерным является то, что не рисовал с натуры, а рисовал только то, что приходило в голову, только свои мысленные образы. Более того, жена передает, что, несмотря на неоднократные попытки рисовать с натуры, это ему не удавалось, что сильно его огорчало. Этот момент мы считаем чрезвычайно существенным, так как он указывает на то, что способность к изображению предметов внешнего мира, как они непосредственно представляются глазу художника, если даже она и была у него выражена, то значительно отступала на задний план и оставалась в скрытом состоянии по сравнению со способностью изображения своих внутренних, мысленных образов, которая занимала доминирующее положение. Это, в свою очередь, вытекало из того доминирующего всепоглощающего положения, которое занимало воображение, мир внутренних образов, во всей установке его личности в целом. В его манере рисовать и содержании рисунков это проявляется, пожалуй, с наибольшей яркостью.
Рисовал очень быстро, мог сделать рисунок за 3–5 минут. Рисунки обычно были небольшие. Рисовал на чем попало: на клочках бумаги, коробочках из-под папирос и т. д. Обычно никогда не отделывал рисунков. Они скорее представляли собою наброски приходящих ему в голову мыслей, которые он тут же отбрасывал в сторону, совершенно ими в дальнейшем не интересуясь, впрочем, как и рукописями. Очень часто попадаются неоформленные рисунки – отдельные фрагменты, в которых с трудом можно уловить основной образ. Для направленности его художественного мышления характерно то, что предметом его набросков никогда не являлась природа, пейзажи, отдельные предметы, за исключением оружия. Рисовал всегда только людей, изредка попадаются рисунки зверей. В полном согласии с вышеописанной установкой его личности, чрезвычайно типично для его рисунков то, что на них не было конкретных людей, рисунки всегда имели собирательный характер, изображая определенные типы, приходившие ему в голову в момент рисования. Диапазон изображаемых образов необычайно обширен. Мы встречаем здесь самые разнообразные типы от Средневековья до наших дней, в особенности из революционной действительности, эпохи гражданской войны. Эти образы имеют резко выраженный отпечаток романтизма и героики. Преобладают наброски пиратов, солдат, средневековых рыцарей, матросов и т. п. Но попадаются и комические наброски. Они несомненно являются отражением присущего ему иронического склада мышления. [539]
539
О рисунках Багрицкого см.: Графика Багрицкого: Первый опыт изучения / Обзор Н.Д. Эфрос (по материалам М.Э. Голосовкер) // Из творческого наследия советских писателей. Литературное наследство. Т. 74. С. 397–438.
Рисунки, при всей их небрежности и неотделанности, отличаются очень большой экспрессией, в особенности в выражении лиц, глаз, отдельных действий.
В общем, они ярко отражают в себе необычайное богатство творческой фантазии. Добавим, что описанные выше наброски являются непременной принадлежностью всех его рукописей, при этом они не всегда имеют прямое отношение к содержанию рукописи.
Приведем в заключение высказывания относительно его одаренности к рисованию одного специалиста-художника, близко его знавшего в жизни. Этот специалист, признавая наличие у него несомненно больших способностей к рисованию, указывает в то же время, что не считает его настоящим художником. Он также подчеркивает, что Э.Г. пользовался рисованием только для иллюстрации своих творческих литературных образов. В отношении самого характера рисунков он высказывает мнение, что Э.Г. владел скорее, так сказать, геометрией рисования, тогда как чувства краски, пластичности не были развиты. Это согласуется с тем, что рисовал почти исключительно карандашом, тогда как писание красками, по-видимому, не удавалось.
ПСИХОСЕНСОРНАЯ СФЕРА
Зрение. В одном глазу (правом) была близорукость, по-видимому, в довольно сильной степени; другим глазом видел хорошо. Очками не пользовался, к глазным врачам не обращался. <…> Каких-либо недостатков зрения: косоглазия, двоения в глазах и др. – не отмечалось.
Глазомер, по-видимому, был не особенно хороший. Любил стрелять из винтовки, но стрелял неважно. Есть сведения, что в юности играл на бильярде, однако насколько хорошо – неизвестно.
В сумерки видел нормально.
Дальтонизмом не страдал, цвета различал правильно. Любил яркие тона и краски, все основные цвета. Особенно любил ярко-васильковый цвет – электрик. Темных тонов не любил. Можно полагать, что мог улавливать и подмечать тонкие оттенки различных цветов. Это следует из того, что очень нравилось любоваться природой, пейзажами: вспоминал, например, с восхищением о картинах природы в Персии. Любил живопись и хорошо понимал ее (подробнее об этом в дальнейшем).
Несомненно, что на основании вышеизложенного мы должны признать у него наличие высокоразвитого восприятия зрительных ощущений. Мы склонны расценивать этот момент как тесно связанный с одаренностью к рисованию, рассматривая его как психосенсорный элемент этой одаренности. То, что, как указано выше, в его рисунках этот элемент (чувство краски) не находил своего проявления, может указывать на то, что соответствующий ему психомоторный компонент не был развит в должной степени.