Можете звать меня Татьяной
Шрифт:
Утро получилось хмурое. Над озером дымка. Нас пятеро. Должно быть, водяник нас уже видел, сосчитал, оценил наши силы. Ох, утащит. Дед Юра сказал: «Надо ему что-нибудь бросить. Не камешек, что-нибудь стоящее». Бросили севшую батарейку от будильника. Водяник на нее не клюнул. Пока думали, чего нам не жалко, далеко-далеко показалось нечто. Показалось и скрылось. Не лохнесское чудовище, нет. Голова, явно голова вроде человеческой. Дед Юра шепнул: «Айда домой, пока беды не вышло. Видели, и будет с вас». А озеро называется Бездна.
В общем, Кордоны уехали на своей машине, солоно или несолоно хлебавши. Во всяком случае съемка не состоялась. Не пытайтесь заснять нечисть – ничего не выйдет. Приехала молодая жена Вадима Олеся с сыном. Татьяна перебралась к деду Юре. Осталась гостить у водяника. Бездна ее засасывала. Появились еще свои дачники:
Русалок теперь Татьяна видела каждую ночь. И по нескольку. Они ее тоже признали за свою. Не манили, не пугали. Татьяна разделась у Тамариной песчаной бухточки, бултыхнулась и поплыла прямо на луну. В воде почувствовала: у нее русалочий хвост. Вышла на берег – нет, босые озябшие ноги. Пошла наутро в лес и заплуталась. Так заплуталась, что и про ягоды забыла. Выходит пятый раз на одну и ту же поляну с кругом белых камней. Устала, села в середине круга на мох. Потеряла ощущение времени. Стемнело – ей ни к чему. Тут слышит: кричат свои, ищут ее с фонарями. Оказалось - была в двух шагах от дома.
«Дед Юра, окромя лесного дедушки обыкновенный заурядный леший здесь есть? Не дедушка же меня водил. На него не похоже».
– «Ты, мать, сама себя водила. На лешего не греши. Его тут никто не видел. Лесной дедушка – да, наш. А чтобы леший… сама хороша». Никто не видел. Татьяна стала первооткрывательницей. На другой же день после этого разговора в лесу за четверть часа набрела на грибной круг камней. Стала посередине, аукнула. Оглянулась – у ней за спиной ОН. Шерстистый, с растопыренными пальцами. И сразу исчез. Побежала домой – легко вышла к дому. Деду Юре Татьяна пока не сказала. Сам как-нибудь увидит.
Фотографировать нельзя. А рисовать можно? Здесь в Вадимовом доме перебывало много художников. Татьяна нашла чем и намалевала детский рисунок. Пусть потом Чарли Кордон перепишет по-своему. Тот, легок на помине, приехал. Сын привез. Оставил отца у Вадима и через два дня назад. Чарли сел писать маслом лешего, но получался скорее врубелевский пан. Нужно самому видеть. Покажется ли ему леший, раз уж объявился в здешних местах? Его лешачье дело. Захочет- мелькнет ненадолго в чаще. Шарлю больше и не надо. Пошли, Татьяна, его посмотрим. Хоть какой-то прок от тебя будет.
На Татьянино везенье они «сад камней» отыскали сразу. Встали в середине круга, спиной к спине. Татьяна боязливо аукнула. Тут на Чарли из кустов глянула такая рожа, что он закрыл глаза. И на Татьяну из других кустов пялится такая же точно. А может, та же самая. Или их здесь развелась целая банда, или он, леший, вездесущий. Свят, свят, свят. Бежим скорей, Чарли. Не с нашим проворством лешего ловить. Как бы он сам нас не поймал. Вышли к дому – и на том спасибо.
Ну уж Чарли его написал. Больно гадкого- таким кузнец Вакула черта намалевал. От Гоголя Татьяна ни на шаг. Даже думает по Гоголю. Дед Юра уверовал в лешего и больше с Татьяной не спорит. Ты, мать, уже и с лешим поладила. А Чарли больше в лес не ходит. Леший прознает про его, Шарлево, художество – отомстит. Так запутает, что свои и с мобильниками его, Шарля, не отыщут. Концов не найдешь. Мобильники мобильниками, а нечисть всё еще функционирует. Надежней бы крестом оградиться, да рука не подымается. Ну, Чарли, давай. С правого плеча на левое. – Отстаньте, мракобесы. – А в нечисть веришь.
– Как не верить, когда вот она, кругом.- Место такое. Пустынюшка. Удивительно, что мы зверья не видим. Татьяна ходит по грибы, по ягоды и не боится.- Ну, Татьяна
– Полно тебе, Чарли. Ты ее совсем заклевал.
Вишь, зверя они не встречали. Татьяна их просто полошить не хотела. Лиса бежала впереди Татьяны по тропе и свернуть даже не подумала. У кого курятник, тому лиса гостья нежелательная. А медведь выглянул из лесу серед бела дня прямо возле жилья. Козы паслись на лугу, привязанные к колышкам подале друг от друга, чтобы не путались веревками. Уж ты батюшко ведмедюшко, ты не тронь мою козу-деркзу. Почему они все при Татьяне высовываются? за пустое место ее почитают? Нет уж, пришлось деду Юре сказать. Что поделаешь? лес кругом. Обнесли луг изгородью. Может, медведь постесняется. А трава из земли так и прет – заговоренная полянка. Русалочьи владенья.
Уехали в Москву на алексейцаревской машине. Все, кроме Вадимовой семьи и деда Юры. Алексей с Тамарой, Чарли, Татьяна. В Москве проявилось на пленке всё , что снимали, чего не снимали и чего даже не видели. Хоровод русалок, водяник по пояс, леший во весь рост, лесной дедушка с кроткой улыбкой и крупный медведь. Приписали чудеса Татьяниной аномальной личности и зауважали ее. В почтительном молчанье темный зал музея Маяковского, набитый до отказа, внимал отчету Алексея Царева о пребывании делегации от издательства альманаха «Пролог» в деревне Русалки. На экране демонстрировалось такое, что и не снилось. А это не монтаж? – Не монтаж, маловеры. Если вы не верите, пожалуйста – проверите.
За стеною по ночам
Татьяна никогда не отличалась предусмотрительностью. Сдала комнату женщине из Белоруссии с грозной профессией «судебный исполнитель», а та как сквозь землю провалилась. Татьяна зашла в комнату. Стол и стулья завалены толстыми книгами, явно приготовленными для распространения. Связки по двенадцати томов. Тяжелые – каждым томом можно человека убить. Кто-то их издавал, кто-то издание финансировал. Татьяна открыла наугад один том. В предисловии было сказано: здесь собраны действенные молитвы, исцеляющие от конкретных болезней. Татьяна прочла на выбор одну страницу посередине. Господи спаси и помилуй мою селезенку. Господи, спаси и помилуй мою поджелудочную железу. И так на тысячу с лишним страниц. Что, это на двенадцать томов? нет, слава богу, тут двенадцать экземпляров. Немного полегче. Женщина бросила свое сокровище и смоталась на две недели к себе в Белоруссию. Вернулась с новыми шедеврами: десяток столь же объемистых книг. Татьяна разглядеть их не успела – жиличка съехала. Ведь кто-то поверит, будет перечислять свои внутренности перед иконою. Дивны дела твои, господи.
Итак, первый опыт сдачи жилья оказался неудачным. Татьяна уже не работает, а иметь свои деньги хочется. Зачем, Татьяна? ведь ты всю жизнь о достатке не пеклась. – Ездить буду. Теперь есть такая возможность. Трудно удержаться. – Куда, милая? – А хоть бы на Тенерифе. – Ишь ведь что удумала.
Въехала новая квартирантка. Из Питера. Переводчица с норвежского. Молодое лицо, молодые глаза, круглые плечи. Совершенно седая голова, стриженная коротким ежиком. Почему она так собою распорядилась, чтоб обязательно в Москву – Татьяна не выясняла. Зовут ее Катарина, и никак иначе. Одно имя сулило чудо. Чудо не замедлило явиться. Когда Татьяна вошла в восьмиметровую комнату, сданную Катарине, комната оказалась (показалась) вдвое больше. Не поверила глазам, вышла в коридор. Кухня, коридор, большая Татьянина комната не изменились. Но вселенная Катарины секунды явно расширилась. Вместо продавленного дивана, от которого отваливался вниз прессованный картон, стояла трехспальная софа с подушками. В углу комнаты поставлен на попа надутый надувной матрас на две персоны как минимум. На стуле аккуратно сложено использованное постельное белье – довольно много. Здесь ночевали. Кто? Татьяна не слыхала, чтоб дверь отворялась, а слух у нее был как у филина. На письменном столе, кроме телевизора, расположились черные африканские божки вроде тех, что Пикассо воровал из Лувра. В шкафу вместо платьев Катарины стояли прислоненные друг к другу картины странного содержания. Такая живопись дело обычное, но где одежда? словно и не надо. А сам шкаф? он разросся до неприличия, старый Татьянин шкаф. Из шкафа через щель стала видна вся Татьянина комната. Из Татьяниной же комнаты ничего не видно. Лишь Татьяна под присмотром Катарины и ее призрачных гостей. А они – нет. Интересное кино.