Можете звать меня Татьяной
Шрифт:
Скоро Татьяна увидала и сыновей. Должно быть там, в боттичеллиевском раю, время текло незаметно. Андрей и Павел свыклись уже со случившимся и заняты как усердные звездочеты своей астрофизикой. Сидят в одной комнате, уставились оба в компьютеры. В парке ГАИШа (астрономический институт имени Штейнберга) легкодыханный май. Какой-то студент производит урочные съемки допотопным прибором. Татьяна знает назначенье прибора, а я не знаю. Она тихонько шепнула в тесноту рабочей комнаты сыновей, заставленной чисто бытовыми предметами – диван, холодильник: «Я здесь». Андрей как торчал в компьютере, так там и остался. Павел вскинулся, быстро взглянул в окно. Ничего не увидел, кроме цветущих яблонь. Потом заметил маячащего студента, узнал его. Отвел глаза от обманчивого стекла – призрак в него не стучался. Рассеянно вспомнил фильм «Грозовой перевал». Но голос шепнул опять: «Там рай… я видала». Павел, внимательно посмотрев на
Татьянины внуки, дизайнеры Петр Андреич и Сергей Павлович, тоже занимали вдвоем одну комнату в доме моделей «Эксклюзив». В неприятном соседстве с ними находился кабинет взбалмошно хозяина Юлиана Портнова. Парни были заняты решением несложной задачи: как представить ему, Юлиану, практически одинаковые эскизы, чтобы он. Юлиан, один забраковал, а другой принял. Кого-то пожурил, кого-то похвалил. Орел или решка. В окна ломилась вызывающе бесчеловечная современная архитектура. Каждый офис готов был бесстрастно поглотить живое существо, что само лезло ему в пасть, и столь же бесстрастно выплюнуть в конце рабочего дня. Татьяне, после отрадного рая и не менее утешного парка ГАИШа, стало не по себе среди этих стеклянных сталагмитов. Можно было бы назвать торчащие здания и более крепким словом. Татьяна тихонько позвала: «Петя… Сережа…» Сережа что-то свое профессиональное сказал Пете. Но Петя будто не слышал. Напрягся, вытянул шею к окну. За окном плыли погожие облака-кучки, подчеркнутые снизу точно по линеечке. Татьяна опять прошептала – не губами, губы отсутствовали: «Петя, это я, Рысь». Рысь – было ее домашнее имя. Она даже подписывалась мордочкой с кисточками на ушах. «Ты меня слышишь… значит, меня приставили к тебе. К тебе и к дяде твоему Павлу Вячеславичу». Петр очнулся от ступора. Взялся за карандаш, изобразил в блокноте что-то из ряда вон выходящее. Ну, Юлиан это как пить дать зарежет. И Петя нарисовал в альбоме Сергея нечто подобное, не хуже.
Татьянины правнучки Лиза и Соня небрежно сидели за одной партой. За столиком, конечно. Им было на вид лет по десяти. Не должно было пройти столько времени. Или Татьяна года два проваландалась в раю, а ей показалось – полчаса? И как она за одно утро всех умудрилась облететь? Похоже, к ней теперь все земные законы не относятся. Татьяна еще ничего не промолвила, а ее девчонки уже завертелись. Учительница поглядела в их сторону поверх очков. Притихли. Но обе, обе среагировали. В Татьянином аномальном времени урок тут же кончился. Лиза и Соня оказались на улице. Их ждала в машине молодая бабушка Вера. Тюльпаны цвели одноцветным партером возле ворот. Татьяна прошелестела поверх цветов, погладила – не руками, неведомо чем – две головки. Девочки хором сказали: «Рысь!» Вера их позвала. Они сели в машину.
Татьянина короткая командировка на землю закончилась. Каким-то отстраненным зреньем она увидела себя в раю. Вытянутая фигура, увеличенные глаза. Это уже хоть какое-никакое тело. В общем, даже похоже. И мать, мать рядом! Тоже высокая. Не девяностолетняя. А так, лет сорока пяти. Такой Татьяна ее разглядела в разумном отрочестве. Еще одно доказательство того, что рай мы творим себе сами. Все постарались, а больше всех Данте. Но мать молчит, и Татьяна не смет к ней обратиться. Тут всё отдельно. Прозрачно-призрачные фигуры гуляют, как в Юрмале на закате. Зрение вынесено из тел, если можно назвать эти тени телами. А голоса на земле охраняют близких от бед.
Татьяна неустанно топтала ногами райскую траву, которая тут же за ее спиной распрямлялась. Научилась вести с матерью безмолвный разговор о том, что видела на земле. Земля по-прежнему интересовала их больше рая. Ангелы? ангелы несомненно были. Но ни одно из человеческих представлений об ангелах не было принято за удовлетворительный образец. Да. они реяли. Да. у них вроде бы существовали крылья. Во всяком случае, Татьяны иногда касались какие-то перья. Да, их влиянье было куда сильнее влияния фей, всю жизнь опекавших Татьяну. Во всяком случае, когда Татьяну в очередной раз отпустили (допустили) на землю, все ее годами валявшиеся в редакции книги вышли. Имя ее если не гремело, то и не затерялось. Абсолютно неспособная к какому-либо пиару, Татьяна основательно потеснила обвившуюся вкруг вершины олимпа обойму писателей. Какие-то
Если бог даст свершиться седьмице десятой, ранним не будет тогда смертный конец для людей. Татьяну бог прибрал, по ее же настоятельной просьбе, в семьдесят с хвостиком. На совершеннолетие правнучек ей было бы за восемьдесят. Ну и что хорошего? букет болезней. Ее послали на землю весной. Весна была бурной. Ветры как нанятые продували простор. Татьяна оказалась в редком березняке, на уходящем вниз склоне. Мужик вел корову. Наст проваливался под копытами на полметра, да и под сапогами хозяина тоже, хоть и не так глубоко. «С восьмым мартом вашу корову», - вежливо сказала Татьяна. «То-то что с восьмым мартом», - обрадовано отвечал мужик. По всему похоже. мужик ее, Татьяну, увидал, хотя сама она своих рук-ног не видела. Россия как Россия, словно Татьяна и не отлучалась. Если кликнет рать святая – кинь ты Русь, живи в раю, я скажу: не надо рая. дайте родину мою. Да нет. вон и забор трехметровой высоты на том берегу реки. Эта корова – раритет.
В общем. Россия была вполне узнаваема. Прошу любить и жаловать. Дурацкий праздник восьмое марта, придуманный Розой-Кларой Люксембург-Цеткин, прижился в народе за семьдесят лет советской власти. День неприкрытого ухаживанья за женщинами. Велемир Хлебников возгласил, что грядут времена коровьих и конских свобод. Так почему бы и не поздравить корову с восьмым мартом, если впереди у нас скотская эмансипация. Новенькое солнышко, только что возвращенное похитителем крокодилом, щедро сияло. Снег был синий, как у Юона на картине.
Лиза с Соней так вместе и поступили в РГГУ (российский гуманитарный университет), бывшее здание ВПШ (высшей партийной школы) возле Новослободской. От ВПШ там осталась строгая пропускная система. Одно время РГУ финансировал Ходорковский. и у преподавателей была высокая зарплата. О Ходорковском до сих пор говорят с придыханьем, хотя нефтяники (их-то я хорошо знаю) откровенно называют его убийцей. Что Татьяне пропускные автоматы? по большей части она бестелесна. Вот и ее девочки. Сидят на лекции по английской литературе. Вертят из бумаги таких птичек, которых можно дергать за хвост, и они машут крыльями.
Будь Татьяна сейчас жива, она бы еле таскалась. Но, обитательница рая, она легко вылетела вслед за девочками после лекции, которая тут же в ее нереальном времени окончилась. Увидала. как сели в маленький красный автомобиль и поехали в ее, Татьянину двухкомнатную квартиру на Ломоносовский. Девочки по-современному жили отдельно от родителей. Вот и Татьянины хоромы. Как здесь всё изменилось. Ясень перерос шестой этаж. Обтаявший снег на балконе покрыт семенами-висюльками. Девочки что-то нехитрое стряпают. Пришли бойфренды. Они учатся и работают. Зовут соответственно Алексей Лизин и Василий Сонин. За просто так денег давно не платят. Работа, по Татьяниным представлениям, адская – в метрострое. Учатся на подрывников. Окончили филфак МГУ. Татьяна оплакивает их жизнь. Зримые слезы из незримых глаз капают на стол. Все четверо смотрят на потолок. Вроде не течет - не последний этаж. Хорошо, что у девчонок есть квартира. Это уже кое-что. О свадьбах речь нейдет. Какие к черту свадьбы.
Девочки не почувствовали Татьяниного присутствия. Восприимчивость детства кончилась. Татьяне бы навестить Павла и племянника его Петрушу. Они-то ее слышали. Но Татьяну занимало другое. На следующий земной день наведалась под землю и предупредила Алешу: «Убери руку… сейчас упадет балка». Балка упала рядом с отдернутой Алешиной рукой. Вечером он шепотом рассказывал Лизе: «Понимаешь, у меня появился внутренний голос. Предупреждает об опасности». – «А там опасно? = спросила Лиза. «Дура», - подумал Алексей. Скоро Татьяна увидела: ребятишки перегруппировались. Алеша пришвартовался к Соне, Вася к Лизе. Теперь уже Соне Алеша рассказывал, как слышал предупрежденье неведомо откуда. Соня делала большие глаза. А собственно, кто их контролирует? знает, кто в какой комнате лег? никто, кроме Татьяны, а она не в счет. Может быть, сейчас так принято, Татьяна просто отстала. Феи, феи, где ж вы. феи? феи, феи. это ж я. Почему не блюдете моих девчонок? ваших крестниц? Вы же сулили им сияющее счастье. Где оно, феи? Но феи от нонешней Татьяниной ангельской сущности попрятались. Ино дело святость, ино колдовство. А ведь когда-то здесь, на Ломоносовском, у Татьяны снимала комнату колдунья Катарина. В этой комнате колдунья у меня жила одна. Тень ее еще видна у порога в новолунье. Давно это было. Обеленная душа Татьяны отвергает любое ведовство.