Можете звать меня Татьяной
Шрифт:
В огороде бузина, у Киеве дядька
Дайте выговориться. Начну издалека и не со своего.
Директор народных училищ
Имел пятерых дочерей.
Из них было двое страшилищ,
Страшнее подводных зверей.
Уродством и злобой блистая,
Супругов они не нашли.
Колючим репьям подражая,
До осени злобно цвели.
Сердечный их мир не тревожа,
К ним шли вечера коротать
Кузен их ученый Сережа
И Гриша, чувствительный зять.
Они говорили о жизни
И ждали тех светлых годин,
Вернемся когда к дешевизне
И будет побольше мужчин.
В
Высокий внося идеал,
Директор училищ народных
О школьных делах толковал.
И слушал Сережа учтиво,
Порой находя что сказать.
Под лампою, в позе красивой
Дремал непочтительный зять.
Директора дочки сидели
И ждали, когда все уйдут.
Потом забирались в постели
В одиннадцать двадцать минут.
И с грустною думою в сердце
Мечтали во мраке ночном
Одна – о красивом венгерце,
Другая – бог знает о чем.
Дело происходит на орловщине, ровно сто лет назад, в войну. Девятьсот пятнадцатый год. Венгерец пленный, его забросило сюда успешное наступленье наших войск в Галиции. Не вечно нам невезенье. Теперь выясняется, что фактически Россия войну выигрывала и должна была получить Босфор и Дарданеллы. Вместо того отдали туркам двуглавый Арарат, приведя армян в бешенство. А ведь это Юденич шуганул турок в пятнадцатом году, да, да. тот самый который.
Террор великой французской революции затмила, заслонила слава Наполеона. И до сих пор – марсельеза, четырнадцатое июля. Но десятилетиями длившийся террор русской революции кой-чему научил мир. Что с богатых, успешных надо драть высоченный налог. Что безработным нужно выдавать неплохое пособие. Не то будет как в России. Нет уж, увольте. Россия всем показала, чего нельзя допускать ни в коем разе.
А венгерец Иштван и вправду отличался красотой. У двух упомянутых сестер Татьяниной матери жизнь сложилась паршиво. Не были они страшнее подводных зверей – это тетушка Вера как всегда шутит. Были собой хороши. Анечка до осени не доцвела, ушла молодой в тяжелое время. Вера в те годы пародировала Игоря Северянина:
Пшенокаша с картошкой, пшенокаша без масла.
Удивительно пучит и бурчит в животе.
Зажигаю коптилку, но коптилка погасла.
Натыкаюсь на двери и сижу в темноте.
Она еще долго насмехалась над чем придется. До ежовщины, до ареста и расстрела директора народных училищ, весьма любимого просвещаемым им народом, Вере случилось лечиться в крымском санатории и описать в иной раз свойственной ей манере следующее происшествие.
«Некий петиметр италийский, порядком фашистов побивши, в чужие земли укрыться поспел, где молодой, честного поведения девке усердные куры строить начал. То сия девка, в одну зело холодную ночь озябши и про то вслух выразивши, италиец ей свое одеяло с услужающею послал. Поутру же, пропажу неотложной части кустюма усмотревши и в разуме своем усумнившись, не с одеялом ли оную отдал, про то с превеликим ужасом и натугою услужающей растолковать потщился. Однако русского диалекта нетвердо знал, и услужающая, не вострого ума бывши, в парадное зало вошед и к девке честного поведения приблизившись, ей внятно ото всех присутствующих персон произнесла: Чаятельно, сударыня, италиец утвердительно знать желает, не в вашей ли постели утерявшиеся подштанники оного обретаются. Каковым вопросом присутствующим изрядный смех причинила, а молодой, честного поведения девке немалую конфузию достала».
Судите сами, в каком это году. Муссолини в юности был коммунистом и порядочным трусом. Жил где-то в Швейцарии. Опекала его русская еврейка-интернационалистка, много
Косово отделялось от Сербии – надо было бомбить Сербию, воспротивившуюся сепаратизму. Испытывать на сербах беспилотное оружие, попадая по больницам и роддомам. А для сербов Косово всё равно что для нас Куликово поле. Только мы на Куликовом поле победили, а сербы на Косовом все полегли. Анна Андревна Ахматова переводила из сербского эпоса:
Брось вязанье! ни один из милых
Твоего вязанья не износит.
Там, на Косовом кровавом поле
Полегло всех Юговичей девять.
Для сербов Юговичи – как для нас Рюриковичи. Гриша, чувствительный зять, успел с женой и детьми эмигрировать от красного террора в Сербию. Их там приняли с любовью. Татьянины двоюродные после погибли в сербском сопротивлении. Когда долбали Сербию, мне, Татьяне, было стыдно, что мы не в силах ее защитить. И только умница Эмир Кустурица с мусульманским именем и славянской фамилией снял справедливый фильм «Жизнь как чудо». Спасибо ему.
Теперь всё наоборот. Новороссия, наспех проведя референдум, отделяется от фашиствующей Украины. Значит, надо бомбить Новороссию, поставлять «летальное оружие». И только год спустя после аварии неохотно расследуется, кто же сбил пассажирский боинг над Донецком. Английского журналиста, самостоятельно еще под обстрелом изучившего эту проблему, по приезде в Англию задержали, держали и запретили дальнейшие выезды к месту событий.
В России десятилетиями выкашивали всё лучшее. И что же? Александр Первый повелел казакам вести себя великодушно при взятии Парижа. Повиновались. Кроме того, что прикрикнули: «Бистро!» в кабачке, где им наливали, в иных бесчинствах замечены не были. Советские же солдаты после взятия Берлина дали себе волю, ничего не скажешь. И лишь один офицер осмелился подать рапорт о чинимых массовых насилиях. «Это право победителей», как сказала мать отвернувшейся девочке в фильме «Германия – бледная мать». Дайте России восстановиться. Дайте взойти культурным растениям, не стойте над душой. Вступаем в эру Водолея, а сие есть знак России. Но это, конечно, досужие измышления.
Аннексия Крыма. Поди объясни Джейн Псаки, кто такой Потемкин Таврический. «Это что, царь?» - спросил кузнец Вакула, глядя на осанистого человека, стоящего подле царицы. «Куды тебе царь, - шикнули на него запорожцы, - это сам Потемкин. В лучшем случае Джейн Псаки слыхала про броненосец «Потемкин». Поди объясни, как во время севастопольской обороны Лев Толстой, воюючи, писал «Севастопольские рассказы». Про Льва Толстого слыхали? А про Алексея Константиныча Толстого наверняка нет. Он там тоже воевал, лежал в холерном бараке, выжил, к нашему счастью. Про Тютчева тоже не слыхали? он написал два стихотворенья во хвалу дипломату Горчакову, успешными переговорами сохранившему нам Крым. Горчаков. Горчаков… славная фамилия, знакомая всем, кто любит Пушкина. А в Ялте дом Чехова. Про Чехова, должно быть, слыхали. Уж что-нибудь, искаженное, шло на Бродвее, я думаю. Перекоп, между прочим, вместе с красными брал Нестор Махно – недолгий их союзник. Потом – налево застава, махновцы направо, и десять осталось гранат.