Мрачные всадники

Каррэн Тим

— Да, сэр, — произнёс наконец Кой, — думаю, что сегодня вечером я представлю вас матушке Фаррен. Отличная идея. Я уверен, что вы найдете эту встречу очень… откровенной. Да, после неё вы уже никогда не будете прежним…

* * *

— Думаю, нам лучше убраться с дороги, — произнёс Кирби.

Партридж тоже об этом думал. Он слышал вдалеке топот приближающихся копыт — и довольно много, судя по звуку. Стрелки на шахте, без сомнения, бросились за ними для последней атаки. Партриджу не нравилась мысль о продолжающейся

перестрелке в темноте с превосходящим их по силам противником.

— Согласен, — кивнул он и повел своего коня в лес, где подлесок был густым и заросшим, поэтому двигаться можно было лишь медленным шагом.

Через некоторое время они спешились и повели лошадей под уздцы. Вокруг деревьев, через овраги, вверх по заросшим кустарником склонам. В темноте лес казался почти непроходимым из-за внезапных ущелий и выступающих скал. Становилось холодно, и над переплетёнными над головами ветвями стали проступать звезды. Не было слышно ни жужжания насекомых, ни посторонних звуков, ни крадущихся вдали животных.

Через некоторое время мужчины остановились и закурили.

Примерно в это же время внизу, на дороге, они услышали одинокого всадника, мчащегося к Дед-крику, а всего в нескольких минутах позади него — дюжину всадников, которые, очевидно, за ним охотились.

— Должно быть, это всё, что осталось от тех индейцев, — предположил Кирби. — Скорее всего, деревенщина, они даже не знают, что на них напали мы.

Партридж решил, что в этом есть смысл.

Но сейчас это не имело для него особого значения. Ему ужасно хотелось доверять Анне-Марии. Может быть, он нуждался в ней больше, чем в чем-либо еще, и теперь это чувство превратилось в пепел.

Она послала его прямиком в засаду, и ничто в мире не заставит его поверить, что это не было сделано с одной-единственной целью — избавиться от него.

«Ладно, сука, — подумал он. — Ладно. Я дал тебе шанс. Я поверил тебе, а ты меня подставила. Что ж, придётся снова к тебе наведаться».

У них пока не было никакого реального плана, но Партридж решил, что они затаятся на некоторое время, а потом поедут в город и нападут на «Египетский отель». И кто бы ни стал между ним и Анной-Марией, он умрет мучительной смертью. Теперь другого выхода не было. Это должно закончиться именно так.

— Глянь-ка туда, — кивнул Кирби. — Видишь?

Партридж обернулся. Вдали, ближе к городу, горел костер. Это может быть как хорошо, так и плохо.

— Что скажешь? Подойдём, посмотрим? — предложил Кирби. — Если все в порядке, мы могли бы погреться у этого костра по-дружески и подумать, что делать дальше.

Они отвели лошадей вниз и привязали их на приличном расстоянии. Затем спустились по заросшему кустарником склону холма и вышли на опушку леса.

Там стояла старая повозка и горел костер. Они увидели двух мужчин, стоявших плечом к плечу, и третьего, который явно был связан.

— Чёрт побери, — прошептал Кирби. — Ты это видишь?

Партриджу происходящее совсем не нравилось.

— Слышишь запах?

— Ага.

Они оба прекрасно знали этот запах. Запах смерти.

Но запах и вид мужчин были не самым худшим;

связанный человек перед ними — вот что наводило на кошмарные мысли.

— Похоже, они поймали заложника, — сказал Кирби. — Бедный ублюдок. Готов совершить доброе дело, деревенщина?

Партридж был готов.

— Надеюсь, вы найдёте этому хорошее объяснение, — произнёс Партридж, обойдя фургон, с такой ненавистью в голосе, которая могла бы убить пробегавшую мимо полёвку.

Партридж направил «винчестер» на тощего мужчину, стоявшего возле костра. Тот был худым, как скелет, с лицом грызуна и слишком большим количеством длинных желтых зубов во рту. Одет он был в потрёпанный плащ, а на боку у мужчины висел «ремингтон» в самодельной кобуре.

— Ну, так что? Нет объяснения? Вы, придурки, мало что можете сказать по этому поводу, не так ли? — Он сердито посмотрел на тощего. — Лучше скажи своему большому другу у фургона, что если он не перестанет играть с ножом, мне придется снести эту уродливую шайбу, которую он называет головой, с его гребаных плеч.

Великан у повозки нож не бросил.

Он продолжал стоять, не шевелясь, огромный и неуклюжий. На нем была безрукавка из бобровой шкуры — такая же засаленная и грязная, как и он сам, а голые руки напоминали двух толстенных питонов. Мускулы перекатывались под толстой кожей. Он ухмылялся из-под лохматой бороды, и его зубы были остры, как лезвия ножей. Он был похож на дикаря из дешевого романа. Внезапно великан сделал шаг вперёд.

— Лайл, — произнёс худощавый, — нам лучше…

Но Партридж не стал ждать. Он выстрелил прямо над головой дикаря. Тот даже глазом не моргнул, но остановился.

Партридж хотел убить его. Что-то внутри него требовало этого незамедлительно. Потому что это… это было отвратительно, это было преступно, Боже правый, это была пародия на что-то даже отдаленно человеческое или приличное.

Внутри него стало холодно и мрачно. Такие вещи, как милосердие, сострадание и порядочность, исчезли. Потому что то, что он видел перед собой, требовало действия. Оно требовало, чтобы его стерли, убрали, раздавили. Партридж собрал всю силу воли, чтобы не застрелить этих ублюдков прямо на месте.

Господи, этот запах…

Он был внутри него и снаружи. Он цеплялся к коже, как едкий туман.

Партридж испытывал ужас и отвращение. Немыслимое отвращение. Он не мог поверить своим глазам. Слов, чтобы должным образом передать его ужас, его гнев, его абсолютное отвращение к этому кошмару, просто не существовало.

Связанный у костра мужчина — это плохо. Два извращённых, ненормальных урода — еще хуже. Но и сам лагерь… Господь милосердный, такого быть не должно.

Неподалёку висели тела двух женщин: одной толстушки, а второй — тощей, как смерти. Им отрезали головы, вспороли от шеи до промежности, выпотрошили и подвесили, как скот на бойне. Сами тела были привязаны вверх ногами к двум крестообразным конструкциям, напоминавшим приспособления для пугал: лодыжки туго примотаны верёвкой к верхним планкам, а запястья — к нижним. Их плоть была выбеленно-белой, бескровной. Партридж заглянул внутрь вспоротых тел и увидел, что все внутренности вычищены, а сама плоть тщательно вымыта, как у цыплёнка перед запеканием.