Мрачный Жнец (сборник)
Шрифт:
— Конечно. Мы ведь не погибли в горящих обломках.
— Да, но у этой вот девушки несколько… оккультный вид.
— Я не против. Всегда предпочитал оккультное хорошо прожаренному.
Бадди повернулся к Сьюзен.
— Кажется… я все поняла, — сказала она. — Музыка… исказила историю. В нашей истории ее быть не должно. Ты не помнишь, откуда она взялась?
— Из лавки в Анк-Морпорке, — ответил Утес.
— Из таинственной древней лавки?
— Не более таинственной, чем все в этом городе. Там…
— А вы еще
— Да, — сказал Утес.
— Нет, — сказал Золто.
— И там было много интересных товаров, о которых вам хотелось узнать побольше?
— Да! — воскликнули Золто и Утес одновременно.
— Ага, — кивнула Сьюзен. — Значит, эта лавка все-таки была из тех самых.
— Я сразу сказал, какая-то она странная! — воскликнул Золто. — Разве я вам не говорил? Так прямо и сказал. Жуткая лавчонка, всякие иллюминаты от таких просто без ума…
— Иллюминаты — это такие светлячки? — уточнил Асфальт.
Утес поднял ладонь.
— Снег прекратился, — заметил он.
— Я бросил эту штуку в пропасть, — сказал Бадди. — Она… она мне больше не нужна. Наверное, она разбилась.
— Вряд ли, — откликнулась Сьюзен. — Все не так…
— Эти облака… тоже понравились бы иллюминатам, — сообщил Золто, посмотрев на небо.
— А что в них такого привлекательного для светлячков? — не понял Асфальт.
И тут они почувствовали…. словно стены, окружавшие мир, исчезли. Воздух загудел от напряжения.
— Ну, что теперь? — спросил Асфальт, когда все инстинктивно прижались друг к другу.
— Это ты нам скажи, — огрызнулся Золто. — Ты же везде был, все видел.
Воздух озарился белым светом.
А потом воздух стал самим светом, белым, как лунный, и мощным, как солнечный. И появился звук, похожий на рев миллионов голосов.
И все они сказали:
«Позвольте представиться. Я — музыка».
Губошлеп зажег фонари.
— Да шевелись ты! — закричал господин Клеть. — Нужно поймать их. Хат. Хат. Хат.
— Зачем? Они ж и сами уехали… — проворчал Губошлеп, садясь в телегу. Господин Клеть моментально огрел хлыстом лошадей. — Ну, то есть они покинули город. А это главное.
— Нет! Ты же их видел! Они… душа всех наших бед. Мы не можем позволить им уйти!
Губошлеп отвел взгляд. Ему в голову в который уже раз пришла мысль, что оркестр разумности, дирижирует которым господин Клеть, играет далеко не в полном составе и что сам господин Клеть относится к категории людей, взращивающих свое безумие на почве полного хладнокровия и логики. Сам Губошлеп, несмотря на то что не испытывал особого отвращения к исполнению фокстрота на пальцах или фанданго на головах, никого не убивал — по крайней мере, умышленно. Он подозревал, что где-то внутри его все-таки есть душа, пусть с дырами и рваными краями, и лелеял надежду, что настанет день, когда бог Рег подыщет ему теплое местечко
— Может, отпустим их с миром? — предложил Губошлеп. — Они уже не вернутся…
— Заткнись!
— Но какой смысл…
Лошади встали на дыбы. Телега закачалась. Что-то пронеслось мимо нее и скрылось в темноте, оставив за собой полоску синего огня, который померцал немного и погас.
Смерть понимал, что рано или поздно ему надо будет остановиться. И до него постепенно начало доходить, что в словарном запасе этой странной конструкции нет таких понятий, как «Снизить скорость» или «Безопасное движение».
По самой своей природе эта машина не могла снизить скорость — ни при каких обстоятельствах, кроме драматическо-катастрофических.
В этом и была беда музыки Рока. Она любила все делать по-своему.
Нос машины угрожающе пошел вверх, скорость по-прежнему росла…
Абсолютная тьма заполнила вселенную.
— Это ты, Утес? — спросил голос.
— Ага.
— Отлично. А это я, Золто.
— Ага. Голос похож.
— Асфальт?
— Я здесь.
— Бадди?
— Золто?
— А… гм… та дамочка в черном?
— Да?
— Госпожа, ты случаем не знаешь, где мы очутились?
Земли под ними не было, но у Сьюзен не возникло ощущения, что она летит. Она просто стояла. И факт, что стоять было не на чем, не имел особого значения. Она не падала потому, что падать было некуда — или неоткуда.
География никогда особо не интересовала ее, но Сьюзен сильно сомневалась, что это место можно найти в каком-нибудь атласе.
— Я не знаю, где находятся наши тела, — осторожно ответила она.
— Превосходно, — услышала она голос Золто. — Правда? Я здесь, а мое тело — неизвестно где. А как насчет моих денег?
Послышались чьи-то шаги, где-то далеко, в темноте. Они приближались, медленно и неукротимо. А потом все стихло.
И раздался голос:
— Раз. Раз. Раз. Два. Раз. Два.
Шаги удалились.
Потом раздался другой голос:
— Раз, два, три, четыре…
И вселенная возникла.
Было бы неправильно назвать это сильным «ба-бахом». Это подразумевало бы наличие только шума, а шум может создать только еще больший шум и космос, заполненный беспорядочными частицами.
Материя, вероятно, возникла в хаотичном виде, но причиной всему был аккорд. Первичный мощный аккорд. Все выплеснулось в едином порыве, содержащем внутри (в виде своего рода обратных окаменелостей) все, что должно было существовать.
И в этом разраставшемся облаке металась взад-вперед самая первая необузданная живая музыка.
У нее была форма. У нее была скорость. У нее был такт. У нее был ритм, под который хотелось танцевать.
И все танцевало.
«И я никогда не умру», — произнес голос внутри головы Сьюзен.