Мсье Гурджиев
Шрифт:
Но каково же ваше учение? Надо ли в кого-то верить в Иегову, в Христа? Следует ли примкнуть к какой-либо Церкви, отрешиться от мирского?
Но современный чудотворец морочит свою паству. Не раскрывает же алхимик секрет философского камня. Он не призывает обратиться к высшим силам, равнодушен к любой религии. Все он отмел, осталась вполне прозаическая практика, внятная и точная методика. Учение? Еще чего. И вообще поменьше слов. Если он и говорит, то на каком-то лоскутном жаргоне, мешая английские, французские и русские слова. От речей и разъяснений один соблазн. Нет ничего более ложного, чем слова. Современный чудотворец действует куда более изощренно. А если какой-нибудь непоседа уж очень донимал его расспросами, он ему спокойно сообщал: «Вы вонючка». Старожилы относились к этому спокойно. Новичок возмущался. Чудотворец повторял с милой улыбкой: «Понимаете? Вы вонючка». Ну и ну. Уж и слова не скажи, ведь хотел как лучше. То-то и дело, что как лучше. Современный чудотворец, охваченный священным гневом, в бешенстве топорщил усы: «Неужели не поняли? Вы полный идиот,
Пророк-сквернослов оглядывает свою паству. Дело ведь не в том надоедале. Его вспышка потрясла всех. Не остался равнодушен ни христианин, который обрел здесь прежнее и даже еще более пошлое смирение, ни безбожник, которому никогда еще не приходилось слышать подобного, ни скептик, который разучился удивляться, следовательно, уж ему-то стоило прочистить уши. Не надо всем им сочувствовать. Это «дерьмо» не пища для мазохиста. Слово произнесено не для того, чтобы кого-либо унизить, а затем, чтобы вызвать эхо в пустотах человеческого духа. Над чем тут потешаться? Над слабостью, присущей любому человеческому существу, над его ничтожеством? Это ли способно вызвать отвращение? Это ли унизительно? Можно только с предельной ясностью осознать, сколь бессилен человек сам по себе, без Божьей помощи, понять вопль Рембо: «Земля тебя душит, Крестьянин…»
Современному чудотворцу пустословие чуждо. У него подлинный дар к языкам.
ОЖИДАНИЕ затягивается. Когда же конец нашим мученьям? Колени сводит, копчик застрял между двумя острыми паркетинами. Постоянные судороги превратили тело в хорошо темперированный клавир. Мы отдались на волю волн. Кто повелевает этими водами? Луна, конечно же, не солнце. Только благодаря ей эта река неуклонно несет свои вязкие воды в солено-горьких канальцах. Мои псевдомыслишки замерли, ороговели. Они мерцают, как жемчужины среди пустынного пейзажа. Так хирург, разрезая кожу, обнажает орган, который собирается оперировать. Раз впрыснул стимулятор. Раз зажал сосуды, по которым струится жизнь. Она первична, у нее свои цели, и она их осуществляет посредством нас. Кто же тогда мы сами? Всего лишь какой-то осадок в коконе своего одиночества? Нам говорят: ни с чем себя не отождествляйте. Вот вы взобрались на скамеечку, чуть приподнялись над мирским, одолели внешнее. Но внутренне вы замкнуты накоротко, надо еще разомкнуть это замыкание. Пускай вы проявили мужество, пусть ваши устремления были благородны, поиски бескорыстны. Но не была ли то всего лишь попытка создать видимость истинного бытия? А теперь перед вами разверзся ад, пустыня духа. Вы как утопающий, как приговоренный перед казнью. Поймите, вы ничто. И надо оставить все надежды.
Мне уже приходилось испытать подобный ужас. Он всплывает из глубин моей памяти, из детских впечатлений. Нет, я не об ужасах великой войны, когда бомбежки были еще не самым страшным испытанием. Мне пришлось его ощутить с небывалой силой в восемь лет, когда я подошел к забору деревенского садика, рукотворной преграде, отделяющей садик от окрестных холмов. За забором простирался чуждый и страшный мир. Я как бы погрузился в небытие, и мне почудилось, что я с воплем ужаса лечу в бездну, из которой нет возврата. Вот что всплыло из глубин памяти. Нет ответов, одни вопросы. Я пытался задавать их своему деду учителю. Мы избегаем подобных вопросов, уповаем лишь на Бога, подающего хотя бы призрачную надежду. Взываем к Тому, Кого именуем Предвечным, и к собственной бессмертной Душе… Свершая свой тяжкий путь, я сбил в кровь ноги, но не поворачивал вспять. Шел на ощупь, насколько хватало сил, но тайна становилась все сокровенней. А обратился к Богу в тот самый миг, когда осознал свое ничтожество. Не сомневаюсь, что только благодаря Гурджиеву я обрел веру в самом широком смысле. Что еще остается, когда ты совсем беззащитен? Но отчего мы способны поверить в бессмертие наших душ, только уверовав в Бога? Одно без другого невозможно, решили мы и на том успокоились. Но тогда что же такое душа, как она себя проявляет? Лишь биением сердца, удостоверяющим, что мы еще живы? Тогда о ужас! мы способны обрести бытие, только подчинившись приказу: «Встань и иди». Когда я был ребенком, я так и делал вставал и шел: перед школой ходил к утренней мессе, причащался. Среди легкомысленных интернов я был единственный экстерн-фанатик. Забавно, что я не брезговал делить с ними сухую тартинку и чашечку приторного кофе. Вставая спозаранку, я боролся со сном. Заставляя себя встать с постели, я тем самым делал благотворное усилие. То было главное средство защиты, наращивание мускулов души.
Он был прав, этот малыш, более зрелый и разумный, чем любой взрослый. Не растворяясь в Церкви, он имел довольно мужества, чтобы день за днем вставать в такую
Я ПРИШЕЛ сюда не спорить, а подчиняться. В наши дни учение нового чудотворца и не может быть цельным, не лоскутным. Но при том нельзя сказать, что он берет свое добро, где находит. Его цель не просто надергать цитат из упанишад, Корана, Евангелия, сделать коктейль из Будды, Магомета и Христа, дабы этим варевом попотчевать своих клиентов англосаксонского происхождения. Создать некое резюме из всех религий. Дело в том, что он преклоняется перед всеми великими учителями, но по отношению к их церквам он троцкист. Не примыкает ни к одной.
Современный чудотворец учит понимать, видеть. Для начала необходимо усвоить истину: «Все принадлежит вам».
Откровение, возвещенное современным чудотворцем, несколько отличается от всех предшествующих. Воплощения Божества становятся с каждым разом все менее эффектными сравнить хотя бы Будду и Христа. В течение тысячелетий Бог старался достигнуть как можно большего сходства со своим творением. Как далеко от сторукого, загадочного, постоянно меняющего обличья Вишну со всеми его чудесными перевоплощениями до Христа Бога в образе человека! Несомненная экономия средств. Выходит, что Создатель Четырехипостасный, Трехипостасный, попробовав различные формы, не все из которых свидетельствовали об отменном вкусе, остановился на человеческом обличье. Собственно, все предшествующие были отмечены не то чтобы дурным вкусом, а просто азиатчиной. Для Азии, к примеру, какой-нибудь дракон или отшельник, но столь бесплотный, что способен перелетать с места на место, это как раз то, что надо. Потом Бог стал греко-римлянином по культуре и евреем по творческой эффективности. А что нас ждет в будущем? Поскольку чрезмерные эффекты уже вышли из моды, не упростит ли он правила игры, то есть не обратится ли к так называемой реалистической манере?
Нам необходимо повторить тот же путь, но в обратном направлении. Бог вочеловечивается, но вочеловечение Бога требует от нас встречного усилия нам предстоит обожиться. И это тяжкий труд. Обожение это, по сути, сотворчество с Богом, которое требует от человека невероятного (сверхчеловеческого, сверхъестественного) усилия. Нам следует хотя бы чуть приобщиться процессу творения, испытать смертные муки этих нетелесных родов. «Каждый из вас Бог», вот что уже давненько нашептывает нам дьявол. Несомненная истина, только не пришло еще время ее понять.
Следовательно, современному чудотворцу предстоит осуществить весьма дерзкий синтез. При всем уважении к традиции он будет вызывающе современен. Он не станет ничего упрощать, развязывать узелки. Он учит уважать одновременно самые, казалось бы, несовместимые вещи. Ему сгодится и наука, причем любая. Ведь разве закон природы не чудо? Ни одну традицию он не отвергает. В будущем, когда наука и традиция сольются воедино, это новое знание и подтвердит как раз то, что в наши дни вызывает наиболее едкую критику. Наш насмешливый век ничего не щадит, любая вера ему смешна. Но насмешка эта скорее показная: в глубине души сыновья все же верят в Отца. Слово еще не потеряло свою власть, хотя слова тщетны.
Современный чудотворец держит в руках две части прежде единой цепи. Один конец протянут в прошлое, он скрывается в древнем океане, как якорная цепь, а якорь традиция. Другой протянулся к современной науке и дальше к науке будущего, которой завершится утомительный путь человеческого познания. Она единственная и укажет человеку истину.
Современный чудотворец подобен Лавуазье. Тому впервые удалось произвести окисление ртути, современному же чудотворцу удалась реакция иного рода, как бы окисление чувств. Растворяемым веществом стали нервы, а в осадок выпали внутренние энергии. Он же и Менделеев, дерзнувший классифицировать все творческие энергии, от Божественной до лунной. Он же и Декарт, предполагающий цельность творения, его гармоничность, где нет ничего чуж- дого и лишнего. (Возможно, наступит день и подобное воззрение, самая вероятная из всех гипотез, привлечет к себе нового Эйнштейна.) Пускай даже современный чудотворец ошибается. Мало ли источников для заблуждений? Ведь каждая эпоха ошибается по-своему, может лгать документ, могут быть несовершенны прежние, уже позабытые, способы познания. Но так же обстоит и с будущими способами, которые нам пока неведомы. Современный чудотворец ведет по крайней мере добросовестные поиски, прилежно отыскивает основу человеческого бытия, которая существует уже около десяти тысяч лет и вряд ли изменится за будущую сотню лет. Так как же наивно его учение или гениально? Рискнем предположить, что оно, во всяком случае, имеет право на существование и что оно когда-нибудь будет создано! Взять Декарта: он был уверен, что способен познать законы оптики, не выходя из стен своего кабинета. Он насчитал их четыре, два из них наука не подтвердила. Метод Декарта был правильный, но метод надо еще точно применить. И все же метод главное. Именно способ мышления порождает эпоху, характеризует ее, как применение камня или железа.
Пускай даже современный чудотворец и не самый великий из провидцев (последним истинным был Декарт). Но все же ему доступно предвидение, он закладывает основу будущего всеобщего синтеза.
НАКОНЕЦ он появляется. Наконец-то его персональное кресло прогнулось под тяжестью тела. Все замерли. Примерно то же происходит, когда преподаватель приходит на семинарские занятия. Студенты почтительны, лица выражают прилежание. Вежливость взаимна. «Продолжайте», произносит Гурджиев.