Мсье Гурджиев
Шрифт:
Мы должны стремиться стать ответственными поэтами, пожертвовать вдохновением во имя знания. Обрести свободу, но не для того, чтобы воспевать, а для того, чтобы творить. Наше слово должно стать творящим. Наша цель добиться того, чтобы оно обращалось в плоть. Во главе с Гурджиевым мы ведем поиск знания, свободы и всеединства. Соответственно и поэзия наша должна стать сверхязыком, способным выразить и наше знание, и свободу, и всеединство, воплотить и предметы, и человеческие страсти во всем их величии выявить их горний смысл».
Г-н Андре Руссо в «Фигаро литтерер», говоря о Домале, очень точно назвал это «дьявольской гордыней». Да, такова наша гордыня.
НО, ЧТОБЫ Слово обратилось в плоть, следует,
Для меня произнесение слова «дерево» равнозначно акту аскезы. Все самые расхожие человеческие чувства я соотношу со своим «я» единственным и постоянным, то есть лишенным обычных людских пороков, стремящимся достигнуть состояния Я внеположного, завершенного и неколебимого. Мелкие «истины» человеческой природы, да и моей собственной, интересуют меня только в соотнесении с Истиной. Как наблюдение, так и вдохновение имеют единственную цель Познание. Следовательно, я обязан овладеть своим Я внеположным, завершенным и неколебимым. И одновременно уничтожить все прежние «я», остановить течение собственной жизни. Если ты взялся за это дело, то чем дальше, тем труднее, цель будет отдаляться, будут множиться отказы и отрицания. Предстоит усомниться в истинности собственного существования, убедиться в своей суетности, бессилии. В результате я погружусь в молчание. Мне душно, я совсем задыхаюсь, но все же проявляю упорство, потому что другого пути нет: все прочее литература [47] , как было сказано по другому поводу. Все прочее безответственная болтовня, недостойная сделка с неистинным, безумное притязание, дурное применение Речи.
47
Намек на знаменитую строку Поля Верлена.
ЧТОБЫ следовать этим путем, надо преисполниться величайшим презрением к «человеческой природе», выдавить из себя все чувства, преодолеть приступы безнадежности и ужаса. Нетрудно догадаться, что добровольно вставший на путь от «механического существования» к «истинному бытию» рискует окончательно порвать свои связи с миром, причем ничего не получив взамен. И, наконец, обязан расстаться даже с малейшей надеждой на «милосердие», при этом он и сам утрачивает способность любить. Также легко догадаться, что для личности, испытывающей потребность выражать свои чувства, радость от свободного их выражения, подобная авантюра может завершиться гибелью. Она потому и соблазнительна, что позволяет как бы прорваться за пределы языка к великой тайне Слова. Но существует опасность погрузиться в безысходное молчание, в бесчувствие, в смерть.
Я УВЕРЕН, что именно такой смертью умерли Рене Домаль и Люк Дитрих. Подобный же исход ожидал и меня. Вспоминаю судьбу Рильке, муки Сезанна. Несмотря, может быть, на различие путей, средств, силы ума, святости, цель у них была едина.
Мы еще поговорим о Рене Домале. Что же касается Люка Дитриха, то я прекрасно понимаю, через какие духовные, душевные и физические мучения должен был пройти столь жизнерадостный
Обо всем сказанном следует помнить, читая его вроде бы с юмором написанные страницы. Учение тут предстает в фарсовом обличье, но таит и немало разгадок.
ГЛАВА ВТОРАЯ
ЛЮК ДИТРИХ: НЕВЕСТА [48]
ГОСПОЖА Камор кивнула мне с улыбкой и шепнула:
Идите за мной. Он сейчас придет.
Она провела меня в спальню, обитую репсом в цветочек, украшенную раковинами из Дьепа, поддельным саксонским фарфором, разрисованной фигуркой св. Терезы Младенца Иисуса и, разумеется, огромной медной кроватью. Кровать была покрыта белым вязаным покрывалом, сквозь которое просвечивала розовая перина.
48
Отрывок из «Познания города» («L'Apprentissage de la Ville», ed Denoel)
Усадив меня на один из трех стульев, г-жа Камор села напротив и произнесла:
Не шевелитесь. Он идет.
Тут открылась дверь, и в комнату вошел человек. Совсем бесшумно, ибо на ногах у него были мягкие тапочки. Ничего в нем не привлекало внимания, разве что глянцевые люстриновые рукава. Он был близорук, двигался ощупью. Дотронувшись до моего лба, он сел на свободный стул рядом с г-жой Камор.
ПОТОМ обратил ко мне свои выпуклые, словно невидящие, глаза и заговорил:
Мы решили вам помочь, но наша помощь будет действенной, если только вы и впрямь желаете вернуть потерянное.
Воздев палец, он повторил:
Вы хотите этого?
Больше всего на свете, ответил я.
Если так, то дело сделано.
Увы, вставил я, все гораздо сложнее. Одного моего желания мало. Лукреция меня разлюбила. Пожалуйста, объясните, как это могло случиться? Еще вчера она меня обожала, клялась в вечной любви, и вдруг полный разрыв.
Последовал туманный ответ:
Вы ошибаетесь. Она вас любит. Но как-то раз, обернувшись к вам, она вас не обнаружила.
Наверно, я неясно выразился. Я всегда бежал по первому ее зову. Отвечал на каждое письмо. Почуяв неладное, я бросился к ней, но это уже не помогло, скорее наоборот.
Он покачал головой.
Вас со всех сторон обступили злые силы. Много врагов вокруг, но самый злобный таится в вас самом. Сейчас, когда мы рядом, он затаился. Но, когда вы останетесь один, он тотчас проявится. Постоянно помните о своем Двойнике. Этот Двойник скрывается в вашей голове, говорит вашими устами, двигает вашими руками. Он завладел орудиями, с помощью которых вы собирались возвести свою постройку, оттого она и рушится. Он захватил средства, употребив ко- торые вы смогли бы его изгнать. Пока не выдворите Двойника, удачи не будет. Следовательно, прежде всего мы помо- жем вам изгнать его.
Я встревоженно осведомился:
А сколько это продлится? Когда я смогу написать моей невесте? Когда придет ответ?
Все будет зависеть от вас. Вам потребуется собрать волю в кулак, сосредоточиться. Вы ведь готовы следовать всем нашим советам, не так ли?
Ну конечно! воскликнул я.
Хорошо. У вас есть изображение этой девушки? спросила г-жа Камор.
Я достал из кармана фото и протянул ей.
С минуту она пристально вглядывалась в фотографию, затем протянула незнакомцу. И он в свою очередь внимательно изучил ее.