Мсье Лекок

Габорио Эмиль

«Вот, – думал секретарь, – сегодня утром ветер подул с плохой стороны».

Пригнувшись от порыва ветра, Гоге философски надел нарукавники из черного люстрина, сел за свой маленький стол и принялся раскладывать по размеру перья и готовить бумагу. Казалось, он с головой ушел в эту работу.

На самом деле ему было обидно. Накануне вечером, разговаривая с госпожой Гоге о таинственном подозреваемом, он высказывал различные предположения, которыми вполне мог бы поделиться со следователем.

Однако для откровений момент был неподходящим. Господин Семюлле, обычно

служивший воплощением самой флегмы, человек преимущественно строгий, методичный, скрытный, изменился до неузнаваемости. Он ходил взад и вперед по кабинету, садился, жестикулировал. Казалось, он был не в состоянии долго оставаться на одном и том же месте.

«Решительно, – говорил себе секретарь, – клубок не разматывается. Дела Мая идут хорошо!»

В этот момент Гоге почувствовал себя счастливым. Он встал на сторону подозреваемого – настолько велика была его обида.

С половины десятого до десяти часов господин Семюлле вызывал звонком привратника не меньше пяти раз и всякий раз задавал одни и те же вопросы:

– Вы уверены, что господин Лекок, агент Сыскной полиции, не приходил?.. Узнайте… Быть такого не может, чтобы он кого-нибудь не прислал. Вероятно, он мне написал.

И каждый раз удивленный привратник отвечал:

– Никто не приходил. Никто не приносил записки.

Следователя все сильнее охватывало раздражение.

– Просто немыслимо, – бормотал он, – я сижу как на раскаленных углях, а этот полицейский заставляет себя ждать… Куда он мог направиться?..

В конце концов господин Семюлле велел привратнику поискать Лекока поблизости, в каком-нибудь кабачке, и немедленно привести его.

Когда привратник ушел, господин Семюлле, казалось, немного успокоился.

– Мы попусту теряем драгоценное время, – сказал он Гоге. – Я решил допросить сына вдовы Шюпен… Рано или поздно это все равно придется сделать. Скажите, чтобы его привезли. Лекок должен был вручить ордер…

Менее чем через четверть часа Полит вошел в кабинет следователя. С головы до ног, от фуражки из вощанки до туфель из ковровой ткани с ярким рисунком это был тот самый мужчина с портрета, на который бросала пламенные взоры несчастная Добродетельная Туанона.

Только портрет был приукрашенным. Фотография не смогла запечатлеть выражение коварства, которым было отмечено лицо этого мерзавца, непристойную улыбку, презренную свирепость бегающих глаз. Она не сумела передать ни блеклого, свинцового цвета лица, ни тревожного моргания век, ни тонких губ, поджатых к коротким и острым зубам. Однако вряд ли вид Полита удивлял его окружение. Одного взгляда на него было достаточно, чтобы оценить негодяя по заслугам.

Когда Полит на предварительном допросе заявил, что ему тридцать лет и что он родился в Париже, он принял вызывающую позу и стал выжидать.

Сейчас же господин Семюлле хотел попытаться сбить спесь с негодяя, прежде чем приступить к серьезным вещам. Он строгим тоном напомнил Политу о его положении, дав понять, что от его поведения и ответов во многом зависит, какую роль отведет ему следствие в деле, к которому он оказался причастен.

Полит

слушал следователя с беззаботным, немного ироничным видом. В самом деле угрозы его нисколько не волновали. Он заранее посоветовался со знающими людьми и был за себя спокоен. Ему сказали, что его не могут держать в тюрьме свыше шести месяцев. Какая разница, месяцем меньше, месяцем больше!

Следователь, прочитавший мысли мерзавца по его глазам, стал краток.

– Правосудие, – сказал он, – ждет от вас сведений, касающихся некоторых завсегдатаев кабаре вашей матери.

– Вы слишком многого от меня требуете, господин следователь, – ответил мерзавец хриплым, тягучим, непристойным голосом.

– Знаете ли вы человека по имени Гюстав?

– Нет, сударь.

Настаивать означало бы возбудить подозрения у Полита, если он что-либо знал. Господин Семюлле продолжал:

– Но, по крайней мере, вы помните некого Лашнёра?

– Лашнёра?.. Впервые слышу это имя.

– Будьте осторожны!.. Полиции многое известно.

Негодяй и бровью не повел.

– Я говорю правду, сударь, – сказал он. – Какой интерес мне врать?..

Тут дверь резко распахнулась, оборвав Полита на полуслове. На пороге появилась Добродетельная Туанона с ребенком на руках. Увидев своего мужа, несчастная женщина вскрикнула от радости и бросилась к нему… Но Полит, отступив, зловещим взглядом буквально пригвоздил ее к месту.

– Надо быть моим врагом, – прорычал он, – чтобы утверждать, что я знаю некоего Лашнёра!.. Я желал бы смерти тому, кто распространяет эту ложь… Да, смерти… И я его никогда бы не простил!

Глава XXVII

Получив приказ разыскать Лекока и привести его к следователю, привратник отправился на поиски. Нельзя сказать, чтобы подобное поручение пришлось ему не по нраву. Оно предоставляло ему удобную возможность покинуть свой пост, законный предлог прогуляться по окрестностям.

В первую очередь привратник отправился в префектуру, разумеется, самым длинным путем, по набережной. Но дежурный, к которому он обратился, сказал, что никто не видел молодого полицейского. Тогда привратник начал обходить кабаки и питейные заведения, которые окружают Дворец правосудия, поставляющий им клиентов. Сознательный порученец, он входил в каждое из этих заведений. Встречая знакомых, он считал себя обязанным выпить пива на пятьдесят сантимов… Только вот Лекока он так и не встретил!..

Во Дворец правосудия привратник возвращался поспешно, немного беспокоясь из-за своей довольно продолжительной отлучки. Но тут из-за угла появился экипаж и остановился прямо перед решеткой Дворца. Привратник машинально взглянул на него. О, счастье! Из экипажа вышел Лекок, потом папаша Абсент и невестка вдовы Шюпен.

К привратнику тут же вернулся былой апломб. И он важным тоном велел молодому полицейскому незамедлительно следовать за ним.

– Господин следователь несколько раз осведомлялся о вас, – говорил привратник. – Он горит от нетерпения. К тому же у него отвратительное настроение. Будьте уверены, вас ждет хорошенькая головомойка.