Мстислав Великий
Шрифт:
Со дня отъезда Мстислава не звали Ставра в княжеские палаты, хотя прежде, как городской сотский, был он вхож ко князю. Мстислав помнил приятелей детства и юности, многих привечал. Степан Щука, родич Ставра по первой жене, был его советником. Анисим Лукич, сват, тоже. С дальним прицелом Ставр искал жениха и второй дочери. Милене пока не было тринадцати, но скоро войдёт в возраст, и тогда хорошо бы заручиться нужными связями.
Отъезд Мстислава спутал все дела. Шли дни, а Всеволод словно забыл о боярах. Конечно, Новгород сам привык управляться с делами — князь городу нужен разве что для обороны от врага. А где сейчас враги? Дело было в другом — ко Мстиславу Новгород
Не стерпев, в начале лета Ставр сам поехал на Городище. Как-никак Князев сотский, дела судебные все на нём. Прежде раз в месяц, а наезжал в палаты. Ныне по старому праву пришёл тоже.
На Городище тишина и покой. Снуют холопы по своим делам. Пятеро дружинников отдыхают в тени. Играют в зернь боярские отроки, задирают пригожих девок. Мало народа. Так оно и понятно — у Мстислава и семья, и дружина была больше. И всякий день то один боярин, то другой со свитой приезжал. А тут вытаращились на Ставра, как на диковину заморскую. Не сразу даже и подбежали коня принять. Хорошо, Жизномирич позаботился.
— Ко князю Всеволоду я, — сказал Ставр отроку, что стоял с копьецом в сенях.
— Нету князя.
— Где ж он? Уехал?
— На охоте князь.
— А скоро ль воротится?
— Почём ведаю? Он на дальние ловища уехал. Авось к концу седмицы будет.
Ставр удивился. Это было новостью. Мстислав часто брал с собой иных городских бояр. Бывал и Ставр на княжьих охотах. Однажды довелось ему сопровождать княгинь — в тот раз мать, Гита Английская, приехала погостить у сына, и Мстислав решил потешить мать и жену охотой. Несмотря на возраст, Гита Мономахова ловко сидела в седле, Христина же скоро устала, и князь доверил Ставру вместе с отроками проводить жену на поляну, где позже был устроен пир. Но сегодня...
— И что, вовсе никого на дворе нету? — Ставр вспомнил чей-то новенький возок в дальнем углу.
— Боярин Даньслав Борисыч здеся.
— Позови.
Отрок смерил Ставра придирчивым взглядом, но перед ним был большой боярин, и он не осмелился спорить. Проводив гостя в сени, ушёл искать Даньслава Борисыча.
Тот вышел нескоро — Ставр успел осерчать: его, как безусого отрока, заставляют ждать. Князев милостник был важен и горделив.
— Почто ты тут, Ставр Гордятич? — спросил с порога.
— Князя повидать хотел. Сотский я. Да, вишь, забыл что-то про меня Всеволод Мстиславич.
— Ты, Ставр Гордятич, сотским был — вот сотским и оставайся. А при князе бояре есть. Не до тебя ему.
— Да как же...
— Всеволод Мстиславич сам порешит, как быть и чьего совета слушать.
— Так ведь служба княжья у меня! Я при князе Мстиславе Владимириче...
— Ныне в Новгороде другой князь. Мстислав Владимирич в Белгород отъехал, а нас тут поставил город блюсти.
— Нешто мы не соблюдём?
— Князю виднее. Меня Всеволод Мстиславич сотским поставил — мне и решать.
Ставр только ахнул, не веря своим ушам.
— Так мне что же — опала княжья? — только и вымолвил он.
— Почему сразу опала? Ты городу служил? Вот и служи ему. А князь себе иных слуг нашёл. А коли будет в тебе нужда — так призовёт. Покамест довольно у него своих верных.
«А я, значит, неверный!» —
Василиса встречала его на пороге. Второй месяц, как была она мужней женой, — Ставр слово сдержал, и на Масленой неделе обвенчались. Она сразу угадала по насупленному челу мужа, что на княжьем подворье что-то стряслось, но лишнего слова не сказала и молча повела в горницы. Только там, затворив от любопытных холопьих носов двери, тихо спросила:
— Нешто князь тебе худое слово молвил?
— Что князь! Милостники его даже повидаться не дали.
— Милостники?
— У Всеволода Мстиславича свои бояре ныне есть. Мы ему не надобны, — горько усмехнулся Ставр.
— Да неужто? Тебя службы лишили?
— Другой ныне Князев сотский. Дескать, отец мой городовым сотским был, от нашего Неревского конца, так и мне на отцовом месте службу нести. В дружине боле не ходить, сотню в бой не водить.
Василиса знала, кем был Ставр, — в боевом походе познакомились. Она задумалась, присела рядом.
— Князя-то видел? — помолчав, спросила. — Он сам тебе эту весть донёс?
— Какое там! Даньслав и молвил. А самого Всеволода на Городище нету — на дальние ловища ускакал. Небось, седмицу там проведёт.
— А от него ты весть об опале слыхал аль нет?
Ставр посмотрел на жену. Губы его тронула улыбка.
— А и умна ты, Василиса! Ведь и верно. Князь сам должен мне сказать, что иного на моё место ставит. Авось Даньславко мудрит не по чину!
— Покуда князь на ловищах, придумай, как сподручнее ему о себе напомнить.
— Придумаю, — кивнул Ставр и притиснул жену к себе.
3
Громким эхом отозвалось на Руси появление Мстислава в Белгороде. Князья-изгои Ростиславичи и Игоревичи ухом не повели — они давно утратили права на Киев и их более интересовали дела ляшские и угрские. Князья Всеславьичи забеспокоились — Владимир Мономах не забыл прошлогоднего выхода против Глеба Минского и словно упреждал полоцких князей: прежде я был один, теперь подле меня сын мой и наследник. Вот я вам ужо задам! В Чернигове Давид Святославич вдруг почувствовал себя старым и немощным. Уходили годы, утекала жизнь, как песок меж пальцев. Таяли с ним надежды на великое княжение. В далёкой Муромской земле встрепенулся Ярослав Святославич. Затаились Ольговичи, а особливо старший из них, Всеволод.
Все понимали что к чему. Владимир Мономах решил порушить древнее лествичное право. В прошлом году, после смерти Олега Святославича и клятвы верности, которую принёс Всеволод Олегович, принял-таки он новые уставы, ограничивая резы и изменяя некоторые судебные законы. Нынче, видимо, пришла пора пересмотреть и законы наследования. В Европе давно уже наследником является только старший сын. Младшие дети, не говоря уж о дядьях и двоюродных братьях, о короне даже не грезят, а коли поднимают мятежи, то против них встаёт закон. На Руси всё по-другому. Там если отец успел посидеть на золотом столе, у сына тоже есть все права — надо только дождаться очереди. Беда, коли терпения нет или отец не дожил. Теперь жди не жди, а всё одно. Не видать стола киевского как своих ушей.