Мстислав Великий
Шрифт:
Охваченный азартом погони, беркут поздно заметил всадников. Лиса припала к земле, а он пронёсся над нею и грудь в грудь столкнулся с конём. Всадник вздыбил коня над закувыркавшейся в траве птицей, а лиса метнулась прочь под защиту кустов.
Когда Владимир Мономах и вся его охота подскакала ближе, насупленный беркут сидел на камне, раскинув крылья, и зло озирался по сторонам. Беркутчи кубарем скатился с седла, а Владимир выехал навстречу незнакомцу. Тот спокойно сидел в седле крупного гнедого коня. Подъехав, Владимир привычным глазом оценил всадника. Он был
— Ты что это, невежа, в чужих лесах охотиться вздумал? — спросил Мономах. — Аль не ведаешь, куда заехал?
Парень окинул взглядом спутников Владимира, словно старался разглядеть кого-то.
— Не охотиться я приехал, и коли помешал — прости, — молвил он, коротко кланяясь в седле. — А ехал я в Киев-град к тамошнему князю Владимиру Мономаху.
— А ты кто таков? Откуда и зачем в Киев едешь?
— Звать меня Василием Микуличем, боярским сыном. А еду я в Киев по своей надобности. Тебе про то знать не надобно.
Боярин Фома аж побагровел и потянул из ножен меч, чтоб покарать наглеца, но Владимир Всеволодович остановил его взмахом руки.
— Я Мономах, — молвил он. — Почто искал?
Парень широко распахнул глаза. Казалось, он не ожидал встретить здесь великого князя. Кое-кто из бояр негромко рассмеялся его растерянности.
— Прости, великий князь, не признал, — наконец вымолвил парень. — У нас говаривают, что князь Владимир Киевский витязь в три аршина ростом, в руках косая сажень, в плечах — маховая. Да и в дружине у него одни витязи да богатыри.
Мономах невольно кинул взгляд на своих спутников. Фому Ратиборыча и Ивана Войтишича впрямь можно было принять за богатырей, да и среди дружинников тоже немало было плечистых сильных молодцов. Рядом с ними невысокий Владимир Всеволодович казался ниже ростом и меньше, чем был.
— Вот ведь какова молва-то народная, — усмехнулся он. — И где такие былины про меня слагают?
— Да по всей земле, где я ни был.
— А сам-то ты кто? Уж не гусляр-певец?
— Нет. Коли прикажешь, песенкой потешу, а только служба у меня иная, посольская.
— Худо ты, Василий Микулич, посольство своё справляешь — поклонов не бьёшь, шапки не ломаешь.
— А ты её сбей с моей головы — тогда поглядим, стоит ли мне перед тобой шапку ломать! — дерзко ответил парень.
Фома Ратиборыч так и взвился, умоляюще глядя на Мономаха, но тот покачал головой:
— Погодь. За дерзость проучить его надобно, да только сыщем кого помоложе... Эй, Алёша!
Один из молодых дружинников мигом оказался рядом, оскалил в улыбке ровные красивые зубы.
— Одолеешь? — кивнул Мономах на Василия.
— А то нет? Только жаль меча марать. — Алёша спешился.
Прежде чем Мономах успел вымолвить хоть слово. Василий тоже оказался на земле, сбросил с плеч плащ, скинул рукавицы, потоптался, готовясь.
Охота была забыта. Бояре и дружинники сгрудились, глядя, как сходятся бойцы.
Алёша обходил Василия осторожно, поигрывая и выжидая. Потом вдруг метнулся, складывая кулак, но парень ловко ушёл, заламывая руку и кидая дружинника наземь. Едва коснувшись травы, Алёша вновь был на ногах, вновь кинулся на супротивника — и вновь его постигла неудача. На третий раз он уже дотянулся сбить шапку, но Василий увернулся в сторону и вскочил, оказавшись за спиной дружинника.
Среди зрителей послышался смех. Кто-то закричал, подбадривая Василия. Улыбнулся и Мономах — он любил воинские потехи. Алёша снова кинулся на Василия, пытаясь достать затрещиной, но тот присел. Руки дружинника загребли пустоту, он не сумел остановить замах, а Василий, выпрямившись, выбросил руку, — и Алёша едва устоял на ногах от сильного удара. Схватился за лицо, щупая нос, — и вдруг улыбнулся.
— А сестрицы ли нет у тебя? — спросил он.
— На что тебе сестра?
— Уж больно леп ты. А кабы была у тебя сестра, да так же красива, — быть бы ей первой боярышней в моём Ростове аль в самом Киеве.
— Уж не за тобой ли замужем?
— А хошь бы и так.
— Что ж, Алёша-ростовец. Сумеешь меня одолеть — сам до терема моего провожу. Там поглянешь, есть ли у меня сестра и какова она на вид!
— Гляди, Алёшка, — со смехом выкрикнул кто-то из дружинников, — как бы не прогадать!
— Да и ты держись, Василий, — поддержали его. — Алёшка у нас бабий прелестник!
— Не видать ему моей сестры! — отозвался парень.
Выпрямившись, он подпустил Алёшу совсем близко, и когда тот уже нацелился сбить шапку, встретил его пинком, от которого дружинник согнулся пополам и рухнул на колени, хватаясь за отбитое место.
Зрители зашумели. Не всем пришлась по нраву эта победа. А Василий как ни в чём не бывало повернулся к Владимиру Мономаху и поклонился:
— Доволен ли ты, светлый князь? Аль ещё тебя потешить?
Двое приятелей Алёши сразу шагнули вперёд:
— Дозволь, княже!
— Дозволяю, — кивнул тот.
Василий бросился к своему коню. Его уже держал в поводу коновод — молодой, совсем ровесник боярину. Он с тревогой придвинулся ближе, зашептал что-то, но Василий с улыбкой похлопал парня по руке:
— Не журись, Валдис. Сумею выстоять!
Дружинники, прикрываясь щитами, стали поочерёдно заходить с боков Василию, но тот, поигрывая лёгким топориком, не давал приблизиться. Ловко ускользая от мечей, он всяк раз оказывался за спиной то у одного, то у другого. Всем — и князю Владимиру в том числе — было видно, что он мог ударить противника в спину, но не делал этого: всё ж таки потеха, а не бой.
Потом он вдруг подпустил одного дружинника к себе, поднырнул под меч, оказавшись прижат к щиту, рукоятью топорика отвёл меч в сторону, зацепил край щита, открывая напряжённое лицо воина, и ткнул в него клевцом (здесь — заострённый зубец на обухе топора. — Прим. авт.)