Мстислав Великий
Шрифт:
Стукнула дверь — заглянула ключница:
— Князюшка, вина-то для пира какие доставать?
— Для пира? — охнул Всеволод. — Для какого пира?
— Да как же, князюшка! — опешила та. — За-ради твоего возвраще...
— Пошла вон, дура! — закричал Всеволод, замахиваясь. — Не будет пира! — Ключница проворно юркнула вон, оставив задыхающегося князя одного. — Мне теперь не за возвращение — за проводы пить...
И всё-таки Всеволод не сдавался. Ездил на поклон к посаднику — Борис испугался и отказался принять князя, сказавшись умирающим. Посетил епископа Кирьяка — тот только руками разводил и вздыхал, что на всё воля Божья. Пробовал созвать вече и переговорить с боярами в думе — безрезультатно. Но лишь когда бояре созвали ополчение
4
В начале зимы, когда встал санный путь, переждав распутицу в Смоленске у брата Ростислава, Всеволод наконец явился в Киев и с порога стал жаловаться отцу на неурядицы с новгородцами.
Тяжело легло княжье бремя на плечи Мстислава Владимирича. Летом половцы приходили вдругорядь, но их удалось отогнать. В монастыре, надорвавшись на тяжёлой работе, умерла вторая жена Владимира Мономаха, Анастасия. В довершение всех бед почил старый патриарх Никита. Русь осталась без духовного главы, а в Константинополе случились нестроения, и ждать оттуда в скором времени помощи не приходилось. За малое время, прошедшее со дня вокняжения, Мстислав словно постарел на несколько лет, согнулся и без улыбки, сурово сжав губы, выслушал Всеволода.
Тот сидел на лавке подле отца, подавшись вперёд и отчаянно взмахивая руками в такт словам:
— Молвили — дескать, ты от нас ушёл, а мы сами себе князя промыслили!.. И говорили, что сын мой Иван им более любезен, нежели я! А я родился в Новгороде, там княжить начал! На емь и чудь оттуда ходил!..
А они меня прогнали! Отец, мы не должны этого так оставить! Ты должен их покарать! Зазнались новгородцы — думают, коль из их князей великий князь вышел, так им всё можно!
Мстислав строго смотрел на сына. Всеволод был его первенцем, плодом любви к Христине. Он был внуком Мономаха, но сейчас было видно, что ни дедовой силы, ни рассудительного спокойствия, ни житейской мудрости не воспринял. Однажды новгородцы уже восстали против него — но тогда жив был Мономах. Он сразу заметил, откуда и куда дует ветер, и сумел остудить горячие головы, заковав в железа главных крамольников. Всеволод запомнил те годы и мечтал повторить то, давнее.
— Призови их в Киев, отец! — чуть не кричал он. — Пущай на Евангелии клянутся, что останутся верны твоему роду! Эдак они к нашим врагам переметнутся!
— Не переметнутся, — сказал Мстислав. — Они себе князем выбрали моего внука. Знать, за род мой держаться будут крепко.
— А как же я? — вскрикнул Всеволод. — Куда мне прикажешь идти? Изгоем стать? Ты — великий князь, отец! Прикажи им! Дед мой Мономах — тот приказывал!
— Новгород на отца и меня крамолу тогда ковал. Сейчас иные времена. Но я подумаю, что делать.
— Подумаешь? Отец, ты ещё думать будешь? — изумился Всеволод. — Тут действовать надо! Огнём и мечом!..
— Замолчи! — в первый раз за всё время разговора вспылил Мстислав. Он даже пристукнул кулаком по резному подлокотнику стольца, и Всеволод отпрянул, ибо не помнил отца в таком гневе. — Замолчи! Ежели мы на всех, кто косо смотрит, будем с мечом ходить, не останется от земли ничего! Дед твой, Мономах, много ратных дел совершил, а больше войны ценил мир. Я сам не раз в походы ходил, моложе тебя был, когда с крестным своим, Олегом Черниговским, ратился. Он брата моего убил, а я его простил и сам просил отца, чтоб не карал Олега за эту смерть! Брата убил! А ты о родном сыне забываешь! В Новгороде Иван! Он — в Новгороде князь! Как можно на своего сына войной пойти, тем более что он младенец сущий?
— Так ведь Иван... он младенец и есть. Мало ли чего... Ни града оборонить, ни... Да и захворать может, не ровен час, — забормотал
— Вот это уже иные речи. — Мстислав взял себя в руки, остывая. — Негоже над Новгородом младенцу началовать. Об этом и будем думать, а не о том, как новгородцев к ногтю прижать!
Мстислав промолчал о главном — хотя из писем Мирослава Гюрятинича он кое-что знал и догадывался, что иные из старых крамольников не успокоились, но по-старому дела с ними иметь было нельзя. Верно говорят — пуганая ворона и куста боится. Не призовёшь уже вятших новгородских мужей в Киев, не приведёшь ко кресту — вспомнят старое и с места не двинутся. Вместо этого начнут вооружаться, чего доброго, впрямь призовут на подмогу кого-нибудь из мятежников. А Всеславово племя только того и ждёт. Сядет тот же Рогволд Всеславьич в Новгороде — вот и раскололась Русь на две половины.
— Ступай пока, — отпустил Мстислав сына. — После поговорим. Дела сего так не оставлю.
Оставшись один, великий князь долго ходил взад-вперёд по горнице. Надо было слать гонца в Новгород — пущай держат ответ, почто так поступили с его сыном. Гонцов следовало отправить как ко всей думе, так и к его доброхотам. А кто за него в прежние годы стоял крепче всего? Посадник Борис? Так, говорят, хворает он, на смертном одре лежит... Борис Вышатич? Помер недавно... Никита Ядреич мог бы — да один в поле не воин... Вот разве что Завида Дмитрича вспомнить? Дмитрий Завидич Мстислава кормил, за него в Киев ездил, Святополку укорот давал, посадником был и на посадничестве умер — почётно. Сейчас Завид Дмитрии муж не из последних, да и дочь его, Агаша...
Мстислав остановился. Про Агашу-то он и забыл! Иной раз по нескольку дней не видал жены. Она жила одинокая, общалась только с Евфимией Владимировной, Мстиславовой сестрой, которая так и жила в Киеве, воспитывая сына Бориса Коломаныча. Вторая Мстиславова сестра, Марица Владимировна, получила с сыном Василием в кормление небольшой городок в Межибужье и давно удалилась туда.
Тем же вечером Мстислав был у жены. Агаша мужа не ждала. Сидела на лавке у окна, рассеянно тыкала иголкой в шитье и слушала, как монахиня читает книгу. Ей было тоскливо. Хоть бы князь пир какой устроил — всё веселье! О муже Агаша думала последнее время отчуждённо — «князь». Он больше не был для неё Мстиславушкой, Мстишей и Соловушкой, как кликала его в первые дни. И сама Агаша всё больше лила слёзы, совсем забыв, как мечтала о замужестве и семейном счастье. Её мать всю жизнь прожила затворницей, её бабка выходила только в церковь или когда надо было ехать в село — так же, значит, суждено прожить свой век и ей. Но Агаша всё-таки была новгородкой. Густая кровь текла в её жилах. Она хранила верность супругу, но досада на то, что ею пренебрегают, занозой сидела в сердце и рождала грешные мысли. Уж больно красив Ерёма-стольник. А много ли надо одинокой женщине?..
Послышались шаги, и печальные думы как рукой сняло. Агаша не ждала мужа, но надеялась и потому не сдержала вздоха, когда слуга доложил, что великий князь желает видеть жену.
Княгиня встала, отложила вышивку и молча последовала в большую горницу, где принимала гостей из Новгорода. Князь уже ждал, неспешно прохаживаясь вдоль лавок.
— А мне с тобой речь повести надо, Агаша, — сказал Мстислав, когда жена появилась на пороге.
Княгиня остановилась, сложив руки. По голосу мужа угадала, что не о любви пришёл толковать, но сердце всё равно радостно стучало: вспомнил, вспомнил!
— Чего изволишь, княже? — спросила.
— Не скучно тебе живётся, Агаша? — словно не зная, с чего начать, спросил Мстислав.
Агаше хотелось поклониться и послушно-ласково ответить, что всем она довольна и ничего ей для веселья не надобно, но давняя обида слишком давно зрела в её сердце, и она воскликнула даже прежде, чем поняла, что выдал её язык:
— Как же не скучно! Живу взаперти, как в монастыре! Ты меня совсем забыл! Не люба тебе — так и скажи, а мучить нечего!