Мстислав
Шрифт:
В обжу к смерду почасту стал наведываться Мстислав. Что было тому причиной, он и сам не хотел признаться. Как-то бродил по лесу, никого не подстрелил, а день солнечный, ясный. Отливали янтарём стволы сосен, зеленела хвоя. Вдруг среди деревьев заметил девицу. Была она высока и стройна, в ярком сарафане, в сапожках, коса русая, шелковистая до самого пояса. Девица грибы собирала. Увидев Мстислава, попыталась уйти, но он окликнул её. Почему, и сам не знал.
Лицом девица, сказать, что красивая, нет. Но было в ней столько цветущего, здорового, на двоих достало бы.
–
– спросил Мстислав.
– Оксана, - без робости ответила она.
В тот день узнал Мстислав, что овдовела она на второй год замужества и живёт у брата. Князь дошёл с ней до обжи, попил молока парного, с Петром поговорил. А потом и зачастил. Подолгу сиживал в гостях. Когда Пётр начал готовить поля под озимую рожь, Мстислав брался за ручку сохи, помогал пахать. Земля была не слишком слежалая, золой и перегноем удобрена. Борозды у Мстислава получались ровные, одна к одной. Пётр, такой же, как и сестра, крупный, в кости широкий, приглаживая бороду, похваливал:
– Те бы, князь, смердом родиться.
Мстислав с ним согласен. Иногда его и впрямь княжеская жизнь тяготила, и он завидовал Петру. Разве это не счастье пахать землю, бросать в неё семена и ждать урожая. Есть хлеб, выращенный самим, или косить сено для скота.
И сыновья у Петра что те грибы боровики, на загляденье, и в отца хозяйственные. Глянет на них Мстислав, и радостно ему, и горько, отчего Господь не одарил его таким счастьем?
Оксана каждого приезда князя ждала с тревогой. И то, чего боялась, сбылось. А ведь знала, что есть у Мстислава княгиня…
О свиданиях сестры с князем Пётр догадался, сделался с Мстиславом неразговорчивым, хмурился. Мстислав спросил его:
– Чем обидел я тя, Пётр?
– Не меня, сестру, князь.
Мстислав брови поднял:
– Разве она мужняя жена?
И, больше ничего не проронив, вскочил в седло, уехал в Чернигов. Долго не видели его в обже. Появился лишь с первыми морозами…
Мстислав любил Добронраву и жалел. Глядя на неё, вспоминал, какой она была в Тмутаракани, и ему хотелось вернуть её к тем временам.
Иногда Мстислав спрашивал себя, любит ли он Оксану, и сам себе признавался, что не может ответить на этот вопрос. Его влекло к здоровой телом, совсем молодой женщине, но любовь ли это или желание обладать ею?
Князь спрашивал себя: а если Оксана станет матерью его ребёнка? Мстислав искренне посожалел, что ушло на Руси время многожёнства. Ведь было же у его отца, великого князя Владимира, бесчисленное количество жён и наложниц, но христианство положило этому конец…
Если у Оксаны родится сын, думал Мстислав, он заберёт мальчика в Чернигов, в княжьи палаты, и тогда не закончится род князя Мстислава. А Добронрава? Добронрава примет ребёнка, она поймёт Мстислава.
Кто-то из доброхотов донёс Добронраве: неспроста- де зачастил князь в обжу, но она отмахнулась;
– То княжьи заботы, не ваши.
Новые стены Чернигова, с башнями и стрельницами, высились, мощно прикрывая город с двух сторон. Старые городни казались по сравнению с новыми слабой защитой.
На будущее лето поставят
Строился Чернигов, преображался.
Мурзу Мстислав принял гостеприимно, потчевал, как знатного половца и, выспросив всё, чем интересовался (а интересовало его, какой численностью большая орда, когда намерена перекочевать в степь), велел приодеть мурзу, дать ему коня и сопроводить до границы Черниговского княжества, наказав:
– Езжай, мурза, и передай хану Кариму: черниговский князь, как и киевский, ему не враги, коли будет жить с нами в мире.
Нет, Мстислав не верил в дружбу с кочевниками, он знал: как и печенеги, половцы могут быть коварны. И неизвестно, доберётся ли мурза до своей орды, слишком опасен путь, да и прислушается ли Карим к словам Мстислава. Но пусть знает хан, русичи в своих поступках благородны, дружбу чтят, но с недругами непримиримы. Лучше пусть половцы живут с русичами в согласии, как с добрыми соседями…
Над Черниговом догорала последняя заря, она была алой, предвещая утренний ветер. Город готовился ко сну. Закрылись лавки на торгу, пригнали с пастбища стадо. Бурёнки расходились по дворам, покачивая тяжёлым выменем. У колодца, что посреди улицы, отчаянно лаялись две молодки. Проходивший мимо старик пристыдил баб. Василько посмеялся. Пусть их, меньше дома зла будет. Прорысили гридни, в дозор выехали. Кони шли резво, встряхивая головами. Гридни переговаривались.
В детинце повстречался Васильку боярин Димитрий, из княжеских хором возвращался. Остановился боярин, спросил:
– Почто третий день Парфёна не вижу?
– Хвор боярин, поясницу ломит.
– Хе, - осклабился Димитрий, - не надобно было молодости за девками жеребчиком скакать.
И поплёлся своей дорогой, худой, бородатый. Василько подумал с издёвкой:
«Кабы ты, боярин, почаще к жене в опочивальню наведывался, боярыня на чужих мужиков не зарилась бы».
Дома Василька жена ждала, следила, как девка стол накрывает. Василько Марью приголубил, в коий раз княгиню мысленно поблагодарил, что оженила.
6
Сырые ветры задувают в мрачный королевский замок, что в столице Польши, в городке Гнезно, зажатом между Вислой и Вартой, гуляют сквозняками по тёмным залам.
В последний год король Болеслав редко покидал замок. Вечно недовольный, он распекал слуг, укорял вельмож в лени и нежелании служить ему, королю Польши:
– Вы, - говорил он, - не хотите поднять то, что лежит у ваших ног, но я заставлю вас это сделать!