Мстислав
Шрифт:
Ему отвечали насмешливо:
– Ужли пробовал?
– Не случалось, понаслышке, - признался Пров.
– Нынче отведаю, что за кашу варят молодые ляшки.
– У наших крупа ядрёнее, Пров, сын Гюряты. Небось, вкусил у Любавушки.
И смеялись задорно, весело.
Зима в тот год выдалась добрая, и только в конце мая лёд стронулся и Волхов начал очищаться. Пров огорчался:
– Князь нас уже в Киеве дожидается, а мы, даст Бог, на розанцвет заявимся.
Гюрята плечами пожимал:
– Не по нашей вине задержка.
Едва сошёл снег, как новгородцы спустили ладьи на воду, принялись готовиться к отплытию. В самом конце мая, в день Всех Святых, три десятка новгородских кораблей подняли паруса и, провожаемые людом, стронулись от причала, поплыли в Ильмень-озеро.
Накануне отъезда в Киев Мстислав побывал в обже. День выдался солнечный, и земля паровала. Они с Оксаной шли мимо лесного озера, где в чёрной воде, по рассказам Оксаны, брат ловил крупных и жирных карасей. По озеру плавали ветки и коряги. По берегу местами росли кустики камыша.
Оксана пообещала сводить его на пасеку, и сегодня они шли к деду-пасечнику. Лес пробуждался от зимы, набухли почки, стали клейкими, вот-вот лопнут, а ивы опустили к самой земле свои тяжёлые серёжки. По низине местами лежал ноздреватый грязный снег.
Дорогой Оксана рассказала, дед-пасечник овдовел рано, с той поры покинул деревню и живёт здесь, на выселках. Ни он ни к кому не ходит, ни к нему никто. Разве только она, Оксана, наведывается, да ещё княжий тиун наезжает за мёдом.
Вышли на поляну. Кроме избы, прилепившейся к лесу, и погребка, вся поляна была устлана бортями, колодами с пчёлами. Зелёная от первой травы поляна гудела, пчелы начали облёт.
Седой дед-пасечник встретил князя и Оксану с радостью, потёр ладони:
– Кого привела ко мне, красавица?
– Князя черниговского, дедушка.
– Мстислава?
– старик с любопытством посмотрел на князя.
– Наслышан о тебе, княже. Не плохое, хорошее, и всё более от неё, - он указал на Оксану.
Старый пасечник был в суконном кафтане, в войлочном колпаке и лаптях. Он позвал гостей к врытому в землю одноногому столику со скамьями по бокам, полез в погребок и выбрался с берестяным туесом и вощиной с нераспечатанным мёдом.
Князь ожидал увидеть угрюмого старика, измордованного жизнью, но пасечник оказался не только добрым, но и словоохотливым.
Мстислав ел пахучий мёд, запивал холодным молоком, принесённым Оксаной, и слушал пасечника. Тот рассказывал о пчёлах столько интересного и неизвестного князю, что Мстислав диву давался. Не знал он, что в каждой колоде пчелиная семья, где есть рабочие пчелы и трутни, которых за ненадобностью рабочие пчелы изгоняют, чтоб не поедали попусту мёд, а в каждой колоде ещё есть пчела-матка. Она крупнее, и пчелы берегут её, прикрывают от опасности.
Когда начинается роение пчёл и в колоде выведется вторая матка, она улетает с молодым роем и повисает гроздью на ближайшем дереве. Тогда пчеловод брызгал на пчёл водой и, подставив решето, отряхивал в него рой, а потом сажал в заранее подготовленную колоду.
А ещё говорил старик, что нет благодарнее пчелы, она и себя кормит,
– А скажи, старик, обижает ли тебя тиун?
Пасечник замялся:
– Так тиун на то и есть тиун.
И тут же стал расспрашивать, как строится Чернигов, а когда узнал, что Мстислав с Ярославом намерились воевать с ляхами за Червонную Русь, заметил:
– За чужим, княже, не гонись, но и своего не теряй. А червенские города искони за Русью были.
За днепровскими, широко разлившимися водами улус орды Булана. Зимой Днепр закован в лёд, но с весны оживут заросли, и перелётные птицы найдут здесь себе пристанище.
Стан хана в урочище, где растут редкие тополя и кустятся вербы. В урочище не так дуют ветры и не наметает снег. В вежах горят сухие кизяки, и горьковатый дым струится в отверстие юрты, а на таганах стоят чёрные от сажи казаны и варится мясо. Оно булькает, дразнит печенегов. По весне, когда поднимется молодая трава, орда будет кочевать от Днепра до Буга, а пока же сбиваются стада в гурты, кони в табунах жмутся друг к другу, согреваются, бьют копытами снег и хватают губами мёрзлую траву.
Поздней осенью в орду возвратился из Киева сотник Белибек. Князья вернули ему оружие и коня. Белибек передал темнику Затару слова князя Мстислава. Затар не преминул рассказать хану Булану, и тот, собрав мурз и беков, выслушал Белибека.
Насупившись, молчал долго, наконец заговорил:
– Урусские князья забыли, что наши кони протоптали дорогу к Кию-граду и наши калёные стрелы зажигали их города, а на арканах печенегов плелись урусские рабы. В наших вежах урусские красавицы баюкали печенежских детей. Скажите, мурзы и беки, у кого из вас нет урусской жены? Если они постарели, мы приведём себе новых урусок. Белибек, ты привёз слова, недостойные сотника, ты снова будешь десятником.
– Великий хан, - вмешался мурза Маджар, - какая вина на сотнике Белибеке? Его уста произнесли чужие слова, слова урусского конязя Мстисляба. Но разве вы, достойные мурзы и беки, готовы повести воинов на Кип-город? Такое время наступит, а пока кони печенегов будут мирно щипать траву на новых выпасах, а в вежах высохнут слёзы жён, оплакивающих своих храбрых мужей.
– А скажи, мудрый Маджар, сколько зим печенеги не обнажат сабель против урусов?
Старый Маджар не заставил ждать с ответом:
– Три раза зима отвоет, а метель будет засыпать снегом наши вежи, пока копыта печенежских коней не застучат по урусской земле.
Василько-гридин, Василько-воин, ему не мало лет, он ровесник князю и с ним вместе с отроческих лет. Вместе мальчишками голубей гоняли, вместе озорничали. Стремя в стремя в Тмутаракань пробирались и с хазарами бились.
Не раз смотрел Василько смерти в глаза. Она подстерегала его и не страшила, ибо был он воином, а удел воина ходить на рать. Каждому человеку своё дадено, одному землю пахать, другому - ремеслом украшать, а третьему - защищать её. У Василька доля гридня.