Мстислав
Шрифт:
Выехали после утренней трапезы. За санной кибиткой потянулся княжий поезд и полусотня гридней. В кибитке тлели угли в горшочке, но тепло не держалось. Мстислав то и дело кутал княгиню.
– Ты меня ровно дитя малое обихаживаешь, - грустно улыбалась Добронрава.
– А ты для меня и есть дитя малое. Что грустна, отчего печаль твоя?
Скрывает Добронрава что одолевает её боль в сердце, не хочет огорчать Мстислава. Мечтает, приедет в Тмутаракань и поправится. Она поплавает на лодке и волны будут
А у Мстислава свои мысли. Ярослав писал ему, что воевода Александр возвратился, чудь к дани принудил и на Чудском озере заложил крепостицу Юрьев.
«Это хорошо, - думал Мстислав, - коли б Русь у моря Варяжского встала. Есть же у моря Сурожского « Русского Тмутаракань, и не только Херсонесе, но и Константинополь с тем считаются…
Скользят сани па занесённым снегом полям, мимо присыпанных снегом лесов и редких деревень. Иногда ездовые выворачивали на лёд и гнали по Десне. Звонко цокали копыта по ледовой дороге.
– Отроками мы по Днепру на коньках бегали. Проголодаемся - и на поварню, пироги таскать.
Василька вспомнил, вздохнул.
Заночевали в деревне в три избы. Хозяйка смела берёзовым веником с полатей тараканов, разбросала тулуп, уложила Добронраву, а Мстислав с хозяином, лысым, кривым стариком, просидел до полуночи, коротая время.
В избе тепло, в печи горели дрова, и Мстислав, расстегнув рубаху, потирал грудь.
– Отчего не любопытствуешь, князь, как окривел я?
– К чему?
– А ты всё же послушай. Случилось это в год, когда мы князю Ярославу помогли Святополка одолеть. Отпустил нас князь, ратников черниговских, и вернулся я в деревню. Всё бы ладно, но зимой, в полюдье, явился боярин с кметями, дань потребовал непомерную. Я ему восперечил, и его челядь меня так отходила, что я и глаза лишился…
Мужик встал:
– Уморил я тебя, князь, своими заботами, только ты и смерда пойми, один с сошкой, а семеро с ложкой… Полезай, князь, на полати, поди, тело в санях устало, отдыха просит.
Богато живёт киевский князь. Иноземец, попадая в княжьи палаты, восхищался дивной роскошью, чего не имел ни один государь Вселенной, разве что византийский император мог поспорить с богатством Ярославовых хором. На столах, покрытых бархатом, чаши и кубки золотые, разная утварь золотом и отделкой красуются, на стенах картины из княжеской жизни: пиры, охота, гулянья… Полы в коврах восточных, пушистых, нога тонет, и повсюду книги в переплётах кожаных, с золотыми и серебряными застёжками.
Всю Киевскую Русь взял на себя князь Ярослав. От берегов Днепра и до гор Угорских, от Чуди и Новгорода до Дикой степи - всё это Киевская Русь.
Что ни год, отстраивался Киев, хорошел. Скоро и в новом городе станет тесно. А мастеровой
С заставы у впадения Десны в Днепр прискакал гонец с донесением: князь черниговский едет.
Пока Ярослав облачался, к крыльцу подвели коня, и князь в сопровождении бояр отправился встречать брата…
Мстислав давно пересел в седло и теперь, завидев Ярослава, погнал коня. Съехались братья, обнялись:
– Ждал я тебя, Мстислав, видеть хотел.
– За зерно спасибо от всех черниговцев, помог в год трудный. Нынче мы с хлебом, год урожайный.
– Эко, брате, мы заговорились, а о княгинюшке позабыли.
Прихрамывая, заспешил к саням, из которых выбралась Добронрава.
– Княгинюшка, прости, морозим тя.
Помог Добронраве усесться в кибитку, укутал ноги шкурой медведя.
– Тро-огай!
И братья поскакали следом.
Вот и Киев открылся, заиграли в морозном солнечном дне позолоченные купола многочисленных церквей. Мстислав коня осадил:
– Красота, красота дивная!
– Нынешним летом золотить начали. Ты, брате, новый Киев не узнаешь. Люда за сто тысяч перевалило. А под горой, на Подоле, кто только не селится, даже печенеги.
Въехали в распахнутые ворота и по накатанной мостовой направились к княжьим хоромам, родным Мстиславу. Здесь пролетело и детство и отрочество.
Черниговский князь спешился и повёл коня в поводу.
Храбрый воин, презиравший ложь и кривду, Мстислав сказал сам себе: «Если бы я сел княжить в Киеве, то так управлять, как Ярослав, не сумел бы».
В этом Мстислав убедился, живя в Киеве. Будь он киевским князем, то наводил бы страх на печенегов, а вот поставить городок близ моря Варяжского или выбрать удобный момент, чтоб забрать червенские города у королевства Польского и встать Киевской Русью у самых Карпат? И что нет на Руси города краше Киева, не заслуга ли Ярослава? С ним считаются иноземные государи. Не к нему, Мстиславу, едут послы, а в Киев.
Мстислав поделился своими мыслями с братом. Но Ярослав усмехнулся:
– Оба мы одними заботами живём.
– То так, но не в одном радении суть, а в том, чем Киев стал.
– Киев ещё от отца нашего хорошеет.
– И сызнова ты не о том. Не о том речь, как разбежался Киев, а какую силу набирает. Чую, поклонятся ему государи чужеземные, как бывало при великом князе Владимире.
Разговор этот князья вели в селе Берестове, любимом месте прабабки их, княгини Ольги, и отца, князя Владимира. Здесь он и скончался.