Мстислав
Шрифт:
– Эвон, какой медведище вымахал, нагулял силы. Задушишь! Довольно, давай послушаем. Вишь, отец твой на помост поднялся.
Пров отпустил Кузьку, глянул. На помост поднялись Гюрята с посадником Константином, а с ними Ярослав с воеводами Добрыней и Александром.
Побурлило вече ещё малость и замерло, слушает, о чём говорить с ними начнут. А на помосте поклонились на все четыре стороны, и тысяцкий Гюрята речь стал держать:
– Люд новгородский, вестимо ли тебе - князя Ярослава с отчего, киевского стола ляшский король Болеслав изгнал и Святополка
– Вестимо!
– Князь Ярослав у вас, новгородцы, пришёл защиты искать. Дадим ли?
– перекрывая рёв голосов, зычно спросил Гюрята.
Кинул тысяцкий эти слова в толпу и замолк, ждёт ответа. Знает, сейчас должен бы первым выкрикнуть боярин Трифон, староста Словенского конца. Его поддержит купец Остромысл, староста Неревского торгового конца. С ними у Гюряты намедни сговор был, как и что отвечать.
Закрыл рот тысяцкий, а стоявший внизу у помоста боярин Трифон уже вопит:
– Станем в защиту князя, прогоним Святополка с ляхами!
А за ним голос Остромысла:
– Соберём ополчение!
– Пошлём рать!
– поддержал люд кончанских старост.
Но тут, нарушая заданный Гюрятой тон, тонкоголосо, по-бабьи, выкрикнул боярин Парамон:
– Ходили ужо! Почто не удержался на княжении?
Толпа услышала, подалась голосами в его сторону:
– Верно речёт боярин, ходили, живота своего не жалеючи!
– Почто мечом не бился с ляхами за свой стол? Зачем город покинул?
Крякнул тысяцкий - экий пустозвон боярин! Брякнул и очи вытаращил, дивуется. И к чему? Не для Новгорода ли он, Гюрята, старается? А коли для Новгорода, то в первый черед для него, боярина Парамона.
Ругнув в душе боярина за то, что не туда поворотил вече, подумал: «Надобно своё слово вставить».
– Люд новгородский!
– Тысяцкий напрягся, от злости лицо кровью налилось.
– Кто худое о князе Ярославе скажет? Коли и были какие обиды, то обе стороны чинили их. Князь же Ярослав за то, что мы его на стол киевский сажали, по правде новгородской поступил с нами. И мы с той поры Киеву дань не платим. Святополк же, севши в Киеве, сызнова потребует от нас гривны, и станем мы платить ему из лета в лето, как платили при великом Владимире! Так не лучше ли помочь князю воротить стол, и за то свободны от дани будем, либо пусть к варягам уходит?
– Воротим!
– Пошлём ополчение!
– дружно закричало вече, позабыв, что оно только что поддерживало Парамона.
– Вели скликать рать!
– Скотницы наши обильны, людьми мы богаты, зачем нам варяги, сами прогоним Святополка!
– Мыслю я, - вставил князь Ярослав, - нынешней зимой изготовимся, а по весне и двинемся.
Пусть будет так!
– поддержали князя сначала на помосте, а потом и всё вече.
СКАЗАНИЕ
1
На княжьем дворе, где некогда, при великом князе Владимире, выставлялись столы для ближней боярской дружины и пел речистый Боян, кричала и бахвалилась шляхта.
По праву победителя и по уговору со Святополком взял король в жены Владимирову дочь Предславу. Не хотела добром, забрал силой. И Червень, и Перемышль с ближними сёлами тоже ему, Болеславу, отошли…
Пьяно похваляется шляхетское рыцарство, звенит серебряными кубками. С утра и допоздна не поднимаются из-за столов…
День хоть и пасмурный, но не дождливый. К вечеру проглянуло солнце, осветило княжеский терем на холме, заиграло в слюдяных разноцветных оконцах хором, на дорогой посуде, уставленной на столах. Пенится янтарный мёд и розовое вино в ендовах, полным-полно на блюдах снеди. Святополк всё выставил для тестя, благодарит, что посадил князем в Киеве…
Грустно Предславе. Похудела и подурнела она. Предслава жалеет, что не покинула Киев вместе с Ярославом. Звал он её. Но разве думала княжна, что коварство Святополка падёт и на неё…
Локоть Болеслава упирается Предславе в бок. Она пробует отодвинуться, но с другой стороны ненавистный Святополк. Он то и дело покрикивает на отроков, рушником вытирает вспотевший лоб. Отроки волокут из глубоких подвалов липовые, замшелые от долгого хранения бочки, мечут на столы яства. Болеслав громко смеётся, и его большой живот колышется, толкает стол. Стол качается, и вино из кубков плещется на белую льняную скатерть.
Шляхта гомонит, выкрикивает здравицы в честь короля, ест и пьёт без меры. Под столами собаки грызут кости, ворчат.
Поодаль от Святополка уселись бояре: Путша с Горясером да Тальц с Еловитом. Меж ними воевода Блуд бородой в стол уткнулся, зевает. Скучно воеводе, не понимает, о чём ляхи говорят. Хмель ударил в голову Блуду, вскочил, стукнул кулаком о стол:
– Эй, шляхетское рыцарство, и вы, бояре, выпьем за князя Святополка!
Бояре поднялись, а Блуд через стол ухватил шляхтича за грудь, заорал:
– А ты почто не поднимаешь, князя не чтишь?
И полез в драку. Воеводу и шляхтича разняли. Блуда из-за стола вывели, уложили в гриднице на лавку. Болеслав Святополку недовольство высказал: