Мститель

Рейн Карина

Тем больнее мне было сейчас.

— Оля, пожалуйста, позволь объяснить!

Мне невыносима мысль о том, что сейчас мы расходимся — будто разделённые сиамские близнецы, вынужденные отныне каждый жить своей собственной жизнью.

Отворачиваюсь от сестры, потому что чувствую, что ещё чуть-чуть — и я расплачусь и прощу её, а это будет значить, что я позволяю и дальше вытирать об себя ноги.

Яна выходит в коридор, продолжая тихо рыдать, а я захлопываю за ней дверь и второй раз за сутки сползаю по стенке.

Если мне вчера казалось, что я испытывала боль, то я на тот момент просто не представляла

себе, что это такое. Я была морально убита и раздавлена; близняшке было ещё хуже, и это усугубляло моё состояние, и не было никого, кто мог бы помочь мне справиться с этим. Сейчас мысль о том, чтобы пожить немного у бабушки, не казалась мне такой уж трусливой: мне срочно нужен тайм-аут, чтобы прийти в себя и научиться заново дышать.

От звука неожиданно зазвонившего дверного звонка я буквально подпрыгнула на месте; не хотелось столкнуться в коридоре с сестрой, но в итоге любопытство всё же победило, и я тихо выскользнула из комнаты.

В пороге стоял… Демьян, собственной персоной.

— О, какие люди! — радостно воскликнул папа и протянул Стрельцову руку для рукопожатия.

Хитро прищурившись, Демьян схватил отца за конечность и притянул в свои медвежьи объятия.

— Привет, брат, — так же радостно отвечает мужчина, а потом обводит глазами прихожую, натыкается на меня и, кажется, тут же забывает обо всех остальных, сосредоточившись исключительно на мне. Его лицо тут же принимает выражение обеспокоенности и участия. — Что случилось, малышка?

Пока мужчины обнимались, я успела на короткий миг забыть о том, что пережила пару минут назад, но стоило Демьяну спросить, как рыдания снова начали душить меня. Не знаю, что послужило катализатором — не то забота в его голосе, не то ласковое обращение ко мне, но что-то внутри рухнуло.

Вот я стояла у двери в свою комнату, а вот уже мчусь сквозь коридор сломя голову и бросаюсь на шею к Стрельцову, который, к слову, ни капли не возражает. Наоборот, стоило мне, словно обезьянке, обвиться вокруг него всеми конечностями, как он сгрёб меня в такие же медвежьи объятия, в которые не так давно угодил папа. Он ничего не спрашивал и не пытался отстраниться, — просто обнимал одной рукой, а второй успокаивающе гладил по голове.

Не знаю, как долго мы давали повод для инфаркта моим родителям — час, месяц, год или всего секунду — но прорыдавшись на его плече, мне действительно стало легче. В надёжном коконе рук Демьяна мне было тихо и спокойно, словно они как барьеры защищали меня от любого негатива извне.

Жаль, что нельзя было спрятаться в них до конца своей жизни…

От подобной мысли глаза мои резко распахиваются и встречаются взглядом с глазами Стрельцова, в которых отражается отнюдь не дружеская поддержка.

Или всё-таки можно?

6. Егор

Никогда не думал, что в своей жизни буду о чём-то сожалеть; даже когда отказался ехать в Швейцарию по обмену, это всё казалось каким-то несерьёзным и ненужным. В конце концов, наша семья была довольно обеспеченной, и при желании я мог увидеть любой уголок земли в любое время года.

И вот я встречаю свою мучительницу, которая и не мучительница вовсе, а та, от кого у меня в прямом смысле слова сорвало крышу к чёртовой матери. Это даже несмотря на то, что я был уверен в её причастности

к тому, через что я прошёл четыре года назад — даже это не отрезвляло мозг от того, чтобы влюбиться в неё. И вот теперь, когда оказывается, что она совсем не та, за кого я её принял — хотя в это трудно поверить, учитывая, что её лицо калёным железом отпечаталось в памяти — отпала единственная причина, по которой я не должен был строить с ней отношения, но Оля стала далека от меня, как никогда прежде.

Она была на расстоянии вытянутой руки, и всё же нас разделяли её ко мне неприязнь и моё собственное чувство вины. Разговор с ней не дал бы мне никаких результатов, хотя поговорить — это именно то, чего я хотел больше всего. Мне стоило огромных усилий оставаться на месте, когда она появлялась в поле моего зрения, хотя всё моё нутро орало в голос и требовало схватить её и наконец-то сделать своей, не обращая внимания на её гнев. Я был готов терпеть её побои, оскорбления и ругань, лишь бы она была рядом, но девчонка ещё не готова к тому, чтобы контактировать со мной. Каждый раз, как я собирался подойти, её глаза выражали молчаливый протест — даже не просьбу — о том, чтобы я не смел к ней приближаться. Видит Бог, я прекрасно понимал, почему она злиться, и на её месте, скорее всего, послал бы меня нахуй, но я надеялся, что она поведёт себя более по-взрослому. Ничто не мешало нам поговорить и разобраться, какого хера у той — не_Оли — девчонки было Олино лицо.

— Апполон собирается возвращаться на Землю, или Хьюстон бухает без него? — слышу сквозь туман голос Лёхи и автоматически оборачиваюсь.

Шастинский весело скалиться во все тридцать два, хотя его глаза остаются совершенно непроницаемыми — с некоторых пор людей, понимающих, каково это — не быть с тем, кого любишь или только начинаешь влюбляться, в нашей банде стало целых трое.

Не считая вон тех двух гадов, сидящих напротив со своими вторыми половинками с невыносимо довольными ухмылками на рожах.

«Будто сорвали джек-пот», — мысленно бурчу и опускаю глаза на бутылку пива в руке, которая уже, наверно, успела покрыться толстым слоем мха.

— По тебе Пентагон плачет, — резонно вставляет Костян, допивая вторую бутылку.

Вот в его руках алкоголь сегодня не задерживался дольше положенного срока.

— А меня вот больше интересует другое, — вставляю я, лениво развалившись на диванчике. — Твоё положение явно хуже, чем у меня, но ты успеваешь сочинять в голове всякую херню, пока я пытаюсь понять, как мне вернуть назад мою девчонку. Как тебе это удаётся?

Лёха фыркает.

— Я мультизадачен.

Макс задумчиво хмуриться.

— А я думал, что это у тебя просто дар такой. Если пиздаболизм можно считать, даром, конечно.

— Максим! — возмущённо восклицает Нина и шлёпает Соколовского по плечу ладонью.

Точнее, собирается это сделать, но Макс перехватывает её ладонь своей и прижимает внутреннюю часть к губам. Кир воркует с Ксюхой, и Костян с Лёхой отворачиваются в разные стороны, явно чувствуя себя не в своей тарелке. Я же научился упиваться собственным мазохизмом, поэтому, потеряв последние крупицы стыда, неотрывно наблюдаю, как глаза Макса вспыхивают, когда он наклоняется к Нине, чтобы поцеловать её. Чуть прикрываю глаза и представляю, как я вёл себя, если сейчас рядом со мной была Оля.