Мстители двенадцатого года
Шрифт:
Егор оседлал лошадь, пустился вниз по аллее.
Выехав на дорогу, оглянулся — дом скрылся за липами. И поскакал Егор не влево, к Знаменке, а вправо — к Завидову, что-то зло бормоча под нос, истово понукая коня.
…Что ж, из песни слова не выкинешь. Война не только героев творит, но и подлецов.
« Стоим лагерем в двух верстах от Витебска, снабжение отвратительное. Посылаю партии людей за добыванием провианта. Они возвращаются с хорошей добычей, которая не дает нам умереть с голоду.
Мародерство,
В войсках уныние. Нравственный дух представителей других стран и народов сильно поколеблен. В то время как французский солдат все еще отличается своей природной веселостью, любовью к завоеваниям и господству над низшими расами. Все это помогает поддерживать бодрость духа, легче переносить неизбежные на походе лишения.
Император ждал в Витебске депутацию русских для переговоров, однако в своих расчетах ошибся. Более того, принял за достоверное сообщение об успешном покушении на Александра и ожидал, как следствие этому, революции и перемены системы войны, каковая — уже ясно — была нам крайне необходима.
Император (наивно) рассчитывал на восстание угнетенного русского народа против дворянства и даже, поговаривают близкие к нему генералы и маршалы, предпринял в том какие-то меры. Мне лично известно, что ему удалось вступить в переговоры с казаками, на коих Император обещал им создать собственное независимое государство. Переговоры успехов не имели — русское владычество, видимо, им предпочтительнее французского. Что ж, рабская натура предпочитает не менять хозяина.
Пока же попытки вызвать прокламациями и обещаниями народную революцию имеют совершенно противоположный результат. Народ восстает против нас, не понимая, что мы, на своих штыках, несем ему свободу и справедливость.
Да и как ему понять! У варварского народа и свобода варварская, необузданная распущенность.
Настраивают против нас крестьян, пользуясь их темнотой и невежеством, и их господа, помещики, а также священники, которым крестьяне привыкли верить безо всякого огляда и сомнения. Лживые речи: мы легионы дьявола под началом Антихриста, мы духи ада, один наш вид вызывает ужас, одно наше прикосновение оскверняет. Мне довелось говорить
От нас бегут и помещики, и крестьяне, как от наступления сильной заразы, вроде чумы или холеры, спасаются в глубь страны. Богатства, роскошные и убогие жилища — все, что могло бы их удержать на своем месте или послужить нам, — все это приносится в жертву. И тем самым они вольно или невольно, разумно или тупо выдвигают между собой и нами неодолимую преграду — голод, пожары и опустошение.
Здесь, на другом конце Европы, император споткнулся об ту же Испанию, где до сих пор не затихает изнурительная для наших армий партизанская война. Но в России, я боюсь этого, такая война нас ждет еще более ужасная.
Император, не скажу, что в растерянности, но в глубоком раздумье после решения идти на Москву. В самом деле: Киев — это провинции, богатые людьми, провиантом, лошадьми; Петербург — голова России, центр управления. Москва… Здесь он может нанести удар имуществу и исконной чести дворянства и нации. Да и дорога к Москве короче — в пятнадцати переходах; и здесь же главная русская армия, которую должно и нужно уничтожить. Император прав: Москва — это сердце русской нации. Удар в сердце всегда смертелен.
Однако, однако… Не слишком ли позднее время года?
Тем не менее — идем на Смоленск. В расчете на генеральное сражение, которое опрокинет и обратит в паническое и позорное бегство русскую армию. Ее бесконечное уклонение от таких сражений имеет успех — русская армия сохраняет свои силы, наша все более изматывается кровавыми стычками, болезнями, голодом и… сомнениями».
Из дневника Ж.-О. Гранжье
— Ваше благородие, ктой-то вдогон скачет. Рукой машет. Может, от помещика, где ночевали — не забыли вы чего в его доме?
Алексей развернулся, направился в хвост колонны, крикнув:
— Движение продолжать!
Дождался всадника. Тот, не спешившись, заговорил быстро, задыхаясь:
— Господин офицер, надо два слова вам сказать. Барин мой, Василий Кириллыч, как вы отъехали, разом послал меня в Знаменку, к французу. Мол, доложи там, что эскадрон ночевать в Завидове станет. А у них и провианту, и овса в достатке.
— А что там, в Знаменке?
— Сказывал, полк стоит, кавалерия.
— Спасибо, братец. Держи, — и Алексей достал монету.
— Не обижайте, господин офицер. Мне-то что прикажете делать?
— Так тебе твой барин приказал. Вот и исполняй.
— Как же… — Тут в его глазах, спрятанных под густыми бровями, вспыхнуло понимание. — Оно славно, так и сделаю. Как же барина не уважить?
— Ты только там не проговорись, что у нас пушки есть.
— Не дурной, — засмеялся Егор, — с понятием. Поскакал я. Храни вас Господь!