Мстители двенадцатого года
Шрифт:
— Ваше благородие! Пылят!
— Что? — очнулся полковник.
— Пылят, ваше благородие! Дозорные скачут! Знать, неприятель близко.
— Оно и славно! — взбодрился князь. — Хуже нет, когда гость запаздывает.
По дороге, нещадно понужая коней, мчались двое всадников. Пыль за ними, высоко не поднимаясь, стелилась низко и ровно, не торопясь ложиться на место. Заруцкой вылетел на дорогу, заворотил всадников к часовне. Осадили, спрыгнули на землю. Гусары сразу приняли взмыленных лошадей, принялись водить в поводу, чтобы остыли.
— Идут, ваше благородие!
—
— Не считали. Однако на всех хватит.
Другой, отламывая сбившуюся шпору, добавил:
— Генерал с ними. Оченно важный. Карета богатая, шестериком, с конвоем кирасир.
— Орудия?
— Как и говорено — три пушки.
— Славно! Корнет, давайте сигнал!
Заруцкой отошел в сторону и выстрелил из пистолета в воздух. Спустя малое время из рощицы вышел человек, поднял руку. Из ствола его пистолета пыхнуло дымком, погодя чуть донесся звук выстрела.
— Что ж, — сказал полковник. — Встречаем.
За рощей гуще заклубились дымы костров. Даже казалось, что потянуло оттуда запашком пригоревшей каши.
Укрылись за часовней, всматривались вдаль, за взгорок. Показалась колонна. В авангарде — конные, следом тяжело груженные фуры, опять кирасиры, большая карета — возле нее бегут две борзых; орудия со всем припасом, наконец, пехота, над которой мерно покачивались и сверкали штыки.
— Идут, — процедил сквозь усы полковник и смачно выругался.
— Идут и идут, — проговорил Заруцкой. — Эвон уже где, а конца не видно.
— Боязно атаковать, поручик?
— Никак нет, господин полковник. Атаковать не боязно, боязно баталию проиграть.
Полковник опять выругался в том смысле, что не видать супостату победы. Гусары позади него одобрительно посмеялись: мол, ловок командир на едкое слово.
А колонна шла и шла.
— Ваше благородие, — с беспокойством проговорил Заруцкой, — нешто не исполнил наказа сволочь Шульц?
— А вот сейчас и узнаем. Смотри, поручик.
Колонна замедлила ход, растеклась вширь, на взгорок въехали орудия.
— Пошло дело.
В самом деле, пошло. Канониры, заворачивали лошадей, снимали пушки с передков, устанавливали. Все делали сноровисто, умело, быстро.
— Свежий полк, — заметил полковник. — Стойко будет биться. Что, поручик, может, не станем нападать, а? Кто ж знал, что он такой силой идет?
— Кто-то знал, — вздохнул Заруцкой. — А пропустить врага нам не годится. — Заруцкой после войны хорошо жить собирался, а на войне, коли надо, жизнь отдаст.
— Тож и я полагаю. Честь свою на жизнь менять не пристало.
Французы открыли огонь. Первые ядра упали с недолетом, на болотистый лужок, взметнув черные фонтаны то ли земли, то ли жидкой грязи. Второй залп ушел за рощу, перемахнув «бивак». Третий упал точно. Летней грозой раскатилась канонада. Щедро жгли порох французы. Взгорок густо окутался белым дымом; озарялся вспышками огня при выстрелах. За рощей падали ядра, сметая пики, визжала картечь. Там тоже уже что-то дымилось и клубилось. Поднялась над ней туча всполошенных ворон. Стая кружила, сметалась словно ветром черным облаком в сторону, но не уходила вовсе
— Заруцкой! — окликнул князь. — Пришли, голубчик, нашего артиллериста.
— Я здесь, господин полковник.
— Скажи-ка мне, капитан, сколько французу положено на орудие зарядных ящиков на походе?
— В конной артиллерии, господин полковник, два. Семьдесят ядер и семьдесят картечей по тридцать пуль в стакане.
— А сколько они уже выстрелили, считал?
— Так точно! Сейчас обедняют.
И точно — неожиданно пала тишина. Только со стороны противника слышались резкие крики да истошно хрипло галдела воронья стая. Беспорядочный людской гомон сменился четкими словами команды. Со взгорка ринулась вниз тяжелая конница, большим числом. По дороге она вытянулась в линию, охватила лужок и лавой пошла на рощицу, стремясь захватить разгромленный стан противника и довершить дело, добивая раненых и собирая добычу.
Да не тут-то было! Влетели в болото. Забились кони, замесили грязь, залились испуганным ржаньем. Иные всадники не удержались в седлах, иные, бросив лошадей, рванулись обратно к дороге. Тут-то их и встретили стрелки. Залпами, почти невидимые, из укрытия.
— Славно! — обрадовался князь.
Смешались французы, но быстро оправились, залегли, хоронясь за коней, начали отстреливаться, а на выручку им уже спешил со взгорка пехотный полк, выставив штыки.
— Капитан! — скомандовал князь. — Выкатить орудие! Живо!
Капитан Морозов, уже немолодой, но живой и ловкий, едва орудие оказывается на позиции, становится рядом, поднимает над головой обнаженную саблю.
— Наводи, братцы. Картечью… Пали!
Пушка подпрыгивает и откатывается, полыхнув огнем и оглушив грохотом.
— Наводи, братцы. Пали!
От наступающего полка отделяется арьергардная рота, делает полуоборот и движется на орудие. А полк продолжает угрожающе спускаться к роще.
Морозов переносит огонь, дробит картечью гренадерскую роту. Но она неудержимо близится, готовясь броситься в штыки. Пушечный расчет работает лихорадочно. Время от выстрела до выстрела все короче и короче. А это берет много сил и сноровки. Пробанить ствол, загнать картуз с порохом, запыжить, закатить ядро или картечный стакан, снова пыж, снова наводка в цель — выстрел! И начинай сначала, срывая ногти, сбивая пальцы, едва держась на ногах от тяжелой работы.
Пушка бьет уже чуть ли не в упор по наступающим. Атака захлебывается.
— Молодцом, капитан! — кричит князь. — Быть тебе майором! Добавь-ка!
Но тут первая шеренга гренадер падает на колено и дает залп из ружей. Вторая шеренга бьет стоя, над их головами. Орудие стоит на открытом месте, не защищено бруствером — расчет уничтожен. Французы зло и весело кричат и вновь бросаются в атаку.
Капитан Морозов бежит им навстречу, занеся над головой саблю. Срубает одного солдата, валит другого. И падает, получив от третьего удар штыком в грудь — не быть капитану майором. Набежавшие солдаты остервенело колют упавшего штыками.