Мучимые ересями
Шрифт:
Это было две с половиной пятидневки назад. За последние двенадцать дней он предпринял пять отдельных попыток вырваться из окружения, более чем удвоившие его первоначальные потери в процессе. Он знал, что его усилия почти наверняка были тщетны, как знали и его люди, но они отвечали на его приказы с бесстрастным мужеством и готовностью попробовать в любом случае, что заставляло его стыдиться просить их об этом.
«Но это не значит, что у тебя был выбор, Корин. Ты не можешь просто оставаться здесь, не с перерезанной линией снабжения. Нет больше игры в ожидание, когда тебе уже пришлось начать резать лошадей и драконов. И даже при урезанных пайках, припасы закончатся через несколько дней, даже не пятидневок. Тут либо борьба за прорыв из окружения, либо голод, либо капитуляция».
Его
Запасы еды были ограничены, а у целителей заканчивались бинты и лекарства. У них уже кончились почти все болеутоляющие, и его люди страдали и умирали напрасно, ничего не добившись… кроме того, чтобы заставить черисийцев тратить боеприпасы, убивая их.
Он сжал кулаки, прижав их к бокам. Затем он сделал глубокий и решительный вдох.
* * *
— Генерал Гарвей, — спокойно произнёс Кайлеб Армак, когда корисандийского командира ввели в его палатку.
— Ваше Величество.
Кайлеб стоял, с Мерлином у него за плечом, и смотрел, как Гарвей выпрямляется после почтительного поклона. Император отметил, что корисандиец следил за своей внешностью. Он был свежевыбрит, его одежда была чистой и выглаженной, но вокруг его глаз была какая-то напряжённость, лицо было измождённым, и эта безупречная одежда, казалось, свободно висела на его теле. Из донесений Мерлина Кайлеб знал, что Гарвей настоял на том, чтобы рационы его офицеров — включая его собственный — были урезаны вместе с рационами рядовых солдат, и это было заметно.
— Благодарю Вас, Ваше Величество, за то, что вы согласились встретиться со мной и обеспечили мне безопасный проход через ваши позиции. — Голос Гарвея звучал натянуто, почти неестественный в своей официальности.
— Генерал, — сказал Кайлеб, — я не получаю удовольствия убивая людей. И особенно я не получаю удовольствия убивая храбрецов, которые, не по своей вине, не могут даже эффективно сопротивляться. Если что-то из того, что мы скажем или сделаем здесь сегодня, поможет сохранить жизнь некоторым из этих людей, я буду считать эту встречу хорошо потраченным временем.
Гарвей посмотрел в лицо императора, и выражение его собственного лица, казалось, немного расслабилось. Кайлеб увидел это и задался вопросом, насколько напряжённость Гарвея была вызвана историями, которые были рассказаны — и выросли из рассказов — о его ультиматуме графу Тирску после битвы при Скальном Плёсе.
— Раз уж вы это сказали, Ваше Величество, я полагаю, нет никакого смысла притворяться, что армия находится в каком угодно положении кроме отчаянного. Я могу продержаться ещё несколько дней, и люди под моим командованием снова атакуют, если я попрошу их об этом. Но мы оба знаем, что, в конечном счёте, любые дальнейшие атаки ничего не дадут. Если бы я верил, что продолжительное сопротивление может послужить моему князю или Корисанду, тогда я бы сопротивлялся, как мог. При тех же обстоятельствах, что действительно сложились, я должен спросить вас об условиях, на которых вы позволите моим людям с честью сдаться.
— Я не могу сказать, что ваша просьба была неожиданной, сэр Корин, — тон Кайлеба был почти сочувственным, — и мои условия относительно просты. Я потребую, чтобы ваши люди сложили оружие. Я потребую сдачи всей артиллерии вашей армии, обоза и уцелевших тягловых животных. Офицерам будет разрешено сохранить свои мечи, и любому человеку — офицеру или солдату — который сможет подтвердить личное владение своей лошадью, будет позволено сохранить её.
— Я сожалею, что не могу освободить ваших офицеров или кого-либо из ваших людей под честное слово, — продолжил император. Глаза Гарвея сузились, а его челюсти сжались, но Кайлеб спокойно продолжил. — При любых других обстоятельствах,
Гарвей поморщился от едкого сарказма, прозвучавшего в последней фразе Кайлеба, и император хрипло хмыкнул.
— Если бы я хоть на мгновение поверил, что Эрик действительно говорит от имени Господа, я бы встревожился, генерал. А так я воспринимаю это скорее как знак чести. Как однажды сказал мне мой отец, правда в том, что человека можно узнать по его друзьям, но ещё больше о нём можно узнать по врагам, которых он наживает.
— Однако, если я попросил бы вас об освобождении под честное слово, это поставило бы вас в довольно щекотливое положение. В глазах Храмовых Лоялистов вы были бы по меньшей мере виновны в незаконной торговле с еретиками. И, кроме того, в глазах Храмовых Лоялистов, любое честное слово, которое вы мне дадите, не будет иметь юридической силы, так как никто не может принести какую-либо обязывающую клятву тому, кто был отлучён от церкви. Если же вы попытаетесь сдержать своё слово — а я, кстати, верю, что вы его сдержите — то вы будете прокляты в глазах Храма дважды.
— Сознаюсь, — признался Кайлеб, — что у меня было искушение предложить вам свободу под честное слово в любом случае. Это могло бы быть одним из способов ускорить разрушение внутренней стабильности Корисанда, которое могло бы помочь только моему собственному делу. Но после более зрелого рассмотрения этого вопроса, я решил, что использовать благородного врага таким образом — это не то, что я хотел бы сделать. Однако, поскольку эта маленькая проблема о клятвах и моём собственном религиозном статусе стоит между нами, я боюсь, что если вы и ваши люди сдадитесь, мне придётся настоять на том, чтобы переместить всех вас обратно в окрестности Дейроса и создать там лагерь для военнопленных. С этой целью вам будет позволено сохранить использование всех палаток вашей армии, кухонного оборудования и другого подобного снаряжения. Мы обеспечим любые дополнительные потребности, в медицине или питании, которые у вас могут быть. И как только военные действия завершатся, официальное освобождение вас и всех ваших людей, несомненно, будет обеспечено в соответствии с условиями любого соглашения, которое в конечном итоге будет достигнуто.
Гарвей долго и пристально смотрел на него, а Кайлеб спокойно смотрел на него в ответ. Он не знал точно, что Гарвей мог прочитать в его собственных глазах, но терпеливо ждал. Затем, наконец, ноздри корисандийца раздулись.
— Я понимаю ваши опасения и причины их возникновения, Ваше Величество, — сказал он. — Честно говоря, они даже не приходили мне в голову. Я полагаю, что, как и вы, я имею некоторые… сомнения относительно обоснованности вашего отлучения. Но вы, несомненно, правы насчёт того, что может произойти, если я предложу вам своё освобождение под честное слово. В сложившихся обстоятельствах ваши условия весьма щедры — на самом деле, даже более щедры, чем я ожидал. Я не буду притворяться, что это легко, но у меня нет выбора, кроме как принять их… и поблагодарить вас за ваше великодушие.
.VIII.
Королевский Дворец,
Город Менчир,
Лига Корисанда
В зале для совещаний было удивительно тихо.
Князь Гектор сидел во главе стола. Граф Тартарян сидел с противоположной стороны, лицом к нему, а граф Каменной Наковальни и сэр Линдар Рейминд, принявший на себя обязанности графа Кориса в дополнение к своим собственным, сидели по обе стороны от него. Больше никого не было, и лица советников князя казались высеченными из камня.