Мудрец. Сталкер. Разведчик

Успенский Михаил Глебович

– А не пахнет, – сказал Майор и повернул Черентая к выходу.

Дверь за собой они не затворили сознательно и даже некоторое время постояли на крыльце в ожидании – поднимется ли дежурный, чтобы запереть, или уснёт не замкнувшись.

Но так и не дождались.

Печкину приходилось в своей журналистской практике попадать в самые разные места. Например, в деревеньки, где по случаю престольного праздника были пьяны все поголовно – от начальства до младенцев, где недоенные коровы обречённо мычали, но не могли заглушить звуки вечного застольного гимна –

песни «Виновата ли я». Но Кошкин всё-таки числился городом…

С большим трудом удалось выяснить у китайцев, где находится Дом здешней культуры.

Здание сильно обветшало, и даже колонны у входа стояли сикось-накось, зато на полусгнившей доске объявлений красовался новенький постер фильма Ларса фон Триера «Босиком в голове».

– Надо сходить, – сказал Печкин. – А то я в Москве его так и не поймал…

– Не надо, – сказал Майор. – Ты мне на поминках. Нужен. Там вся ментура. В сборе. Вот и будем. Тактично расспрашивать.

В городе Кошкине запросто можно было бы снимать фильмы о бедной послевоенной жизни. Потому что за Домом культуры стоял самый обыкновенный барак. Из полуоткрытых, несмотря на зиму, окон доносилось довольно унылое пение. Правда, песня была другая – «Напилася я пьяна, не дойти мне до дому».

– Новый год совершенно естественным образом перешёл в поминки, – сказал Печкин.

– На поминки ходят без приглашения, – напомнил Паша Черентай и очень оживился.

Воистину, никто не удивился их приходу – просто потеснились на разложенных вдоль длинного стола досках, налили без разговора. Несколько человек действительно были в милицейской форме. Определить принадлежность остальных было трудновато: кто в хорошем костюме, кто в ватнике, кто в пушистой шапке, кто в сером полушалье…

Майор высмотрел человека с капитанскими звёздочками. Тот как раз говорил тост:

– Андроповна была… и осталась… единственным нормальным человеком… Царство ей небесное по самое не могу! Андроповна! Ты всегда с нами!

Все выпили и закусили квашеной капустой из тазиков, расставленных по столу. А вот ложками при этом пользовались не все…

– Товарищ капитан, – сказал Майор, когда тостующий вытер пальцы об мундир. – Можно вас. На два слова.

И показал удостоверение.

Капитан, как и давешний дежурный, почтения не выразил, но всё же неохотно вылез из-за стола. Печкин прошёл с ним и с Майором в уголок, а Черентай остался поминать чужую Андроповну – не вытаскивать же его со скандалом!

– Ну чего ещё, – сказал капитан. – Всё ездите и ездите, никак не наездитесь…

– Предписание Генеральной прокуратуры, – сказал Майор. – Я человек маленький.

– А я ещё меньше, – сказал капитан. – Вы по поводу той платформы с вагонкой?

– Нет, – сказал Печкин. – Мы по поводу событий, произошедших несколько лет назад. Когда здесь задержали неизвестного в состоянии амнезии…

– Это ещё до меня было, – поспешно сказал капитан, вытер усы рукавом и даже попытался застегнуть мундир. – То есть не я был начальник, а майор Щербатых. Товарищ полковник, и вы, товарищ, –

он покосился на Печкина, – вы бы лучше уехали. Нам неприятностей не надо. Начнут вас отстреливать – могут и в нас ненароком попасть…

– Кто. Будет нас. Отстреливать, – сказал Майор.

– Эти… Диверсанты. Как тем летом.

– Какие. Диверсанты.

– Нам не доводили, – сказал капитан. – Ими ваши занимались, московские. А у нас преступность нулевая. Практически. Некому беспорядки нарушать. А что пьём – так это потому что депрессивный район…

– Завтра. Поговорим. По-другому, – сказал Майор. – Погоны сниму.

– А хоть сейчас, – сказал капитан и даже сам попытался оторвать один погон, только пальцы не слушались.

– Он тебе и завтра то же самое скажет, – вздохнул Печкин. – Заговор молчания. Пошли. Пусть проспятся.

– Боюсь, – сказал Майор. – Это надолго. Вытаскивай этого. Нечего ему. Пошли ночлег искать.

Печкин вытащил из-за стола упиравшегося Черентая – но никто не обратил на это внимания. Только песню сменили – «Стою на полустаночке».

Они вытащили воришку на крыльцо. Было уже совсем темно – единственный фонарь торчал у барака, да светился огонёк на станции.

Последнее, что они услышали, был голос капитана:

– Андроповна! Наливай – ты здесь хозяйка!

Неужели Семецкий не один такой в этом мире?

Но возвращаться в барак для проверки что-то не хотелось…

Глава восьмая

Кто бы знал, кто бы ведал, как тоскливо командированному вот в таком маленьком городке зимой, без друга и приюта, когда оказывается, что никто тебя тут не ждёт и приехал ты сюда по ошибке, и некуда тебе пойти, автобус только завтра вечером, и в Доме колхозника всего одна комната на десять коек, и делить её тебе придётся с командой, приехавшей на межрайонные соревнования по домино, и команда продолжает тренировки, отчаянно желая хоть напоследок повысить класс…

И никакие перемены в стране не могут этого изменить. Разве что изметелят приезжего не зареченские, а чечены. А может, и те, и другие…

Но сначала следовало найти Дом колхозника. Да и компания у Печкина всё-таки имелась.

– Какая-то власть. Должна быть, – сказал Майор.

– Только не в это время, – сказал Печкин. – Паша, есть тут гостиница?

– Есть, – сказал Черентай. – Но нам туда нельзя. Я там пасечника одного обнёс. Только у меня банка в руках раскололась, вот они меня и вычислили…

– Ах ты мой сладкий, – сказал Печкин. – Нам туда можно. За истечением срока давности. Так что веди.

Двухэтажную гостиницу нельзя было спутать ни с каким другим заведением, потому что над входом висела большая вывеска: «Гостиница».

А чего выдумывать, если она одна?

Внизу сидела не то дежурная, не то администраторша, а то и портье – пожилая недовольная женщина в мохнатой кофте: было холодновато. Она с порога спросила:

– Баб водить не будете?

– Ни в коем случае, – сказал Печкин.