Мудрость Толтеков в новой эпохе
Шрифт:
Так и модальность нашего времени, синдром бедной сиротки, о котором мы говорили, и наш посредственный менталитет являются продуктом неравного симбиоза людей и воладорес. Мы чувствуем себя жертвами, потому что мы и есть жертвы, однако вместо того, чтобы ополчиться против наших господ или просто-напросто вырваться из нашей тюрьмы и сбежать, мы ведем себя как овцы, которые даже при открытых воротах сбиваются в кучу и не покидают спасительной ограды. Ведь глубоко в душе мы убеждены — и это убеждение является еще одним имплантантом воладорес, — что за границами привычного нас ожидает злой волк, судьба, которая будет к нам еще более жестока, чем все то, что мы уже испытали в нашей повседневной жизни.
И
По вине нашей системы интерпретации мы полностью обособились от энергетической действительности и с помощью воладорес создали для себя кажущуюся возможность бегства в некие виртуальные реальности, которые мы были способны создавать задолго до эпохи компьютеров и развития средств массовой информации.
Многие из нас предпочитают предаваться воспоминаниям, причем последние в подавляющем большинстве случаев приукрашиваются или изменяются иным образом. Они кажутся фотографиями в бережно хранимых фотоальбомах, которые показывают нам фрагменты событий, имевших для нас значение; мы привязываемся к нашим воспоминаниям и укрепляем этим образ самих себя, причем все воспоминания, которые не подходят к нашему образу, просто-напросто отбрасываются или ретушируются до неузнаваемости.
Другие ограничиваются планированием некоего более или менее реального будущего, причем не имеет значения, представляется ли им будущее в виде забот и страхов или в форме надежд и ожиданий хорошего. А некоторые вообще сбегают из отношений реальности и времени и полностью переселяются в виртуальные миры: в книги и хобби, в музыку, науку или мировоззрение, в спасительные или ужасные миры кинофильмов и телевидения, в мир телевизионных или компьютерных игр, в какую-нибудь спиритуальную или религиозную фикцию. Похоже, в этом отношении наша фантазия не знает границ.
Вся широкая палитра повседневного мира служит единственной цели: убить время, не оставить нам ни минуты, когда мы были бы наедине с самими собой и могли бы осознать наше действительное положение. Даже если иногда такая минута все-таки наступает, в дело вмешивается наш внутренний диалог — беспорядочное движение наших мыслей, туда-сюда, движение, обусловленное чуждым внедрением, — и препятствует нам использовать свободную минутку, и заставляет нас вновь искать убежища в наших виртуальных реальностях.
Нам станет ясно, что такое поведение абсолютно неестественно, неприродно, если мы сравним наше социализированное поведение с поведением детей или других млекопитающих, для которых нет ничего лучшего, чем полностью погрузиться в восприятие мира и наслаждаться их простым и все же вызывающим благоговение настоящим. У них нет нашей суеты, им не нужна никакая причина, никакое действие и никакие результаты, чтобы прекрасно себя чувствовать в своем теле и в своем мире.
Очевидно, что мы имеем дело с типичным параметром нашего социализированного менталитета домашних животных, нашего взрослого Common sense, что мы делаем наше ощущение счастья и собственной ценности зависимым от определенных действий в смысле награды или наказания. Потому что, в отличие от наших диких родственников и маленьких детей, нам очень трудно беспричинно радоваться нашему существованию и просто быть счастливыми. Да, это кажется нам наивным, если даже не безответственным, если взрослый человек вдруг начинает так себя вести. Многие люди старшего
Можно, кстати, наблюдать, как большинство людей на старости лет все больше и больше попадают в ловушку воладорес, из чего, однако, не следует ложный вывод, будто молодые люди обладают иммунитетом в отношении этих ловушек. Большую часть нашего осознания мы жертвуем уже в раннем детстве, а затем становимся для воладорес подобны домашним животным, дающим молоко: оно регулярно отсасывается; так поддерживается на определенном уровне и наше осознание. Если же осознание по причине старости, слабости или болезни перестает расти или его рост слишком замедляется, тогда воладорес сжирают внешнее свечение практически до основания и даже не оставляют маленькой лужицы. Последствия такого состояния — закостенелый ум, повышенная забывчивость и путаница в мыслях, при этом — растущая раздражительность, фанатичное цепляние за нормы и ценности общественного порядка, увеличение чувства собственной важности; короче — все симптомы и признаки старческой немощи.
В связи с этим Тайша Абеляр сообщает, что в квартирах старых людей, в домах престарелых, в госпиталях и больницах можно встретить особенно много воладорес, потому что здесь они находят свою любимую пищу в больших количествах. Это даже не просто осознание, а совершенно особенное его качество — потому что не всякое осознание для них одинаково вкусно. Они особенно любят осознания эгомании, самосострадания, которые склонны к эмоциональным взрывам и индульгированию, в то время как трезвость и дисциплина ими презрительно отвергаются.
Так, они охотно находятся в местах, где собирается много людей, одинаково эмоционально настроенных: церкви, кладбища, анатомические театры принадлежат к таким традиционным местам. Все чаще организуемые ныне крупные представления, такие, как концерты, демонстрации, собрания, футбольные состязания или иные спортивные события, притягивают многочисленных нечеловеческих гостей, которые тоже по-своему участвуют в праздновании. В более скромной степени вышесказанное справедливо, кстати, для всех общественных мест, таких, как вокзалы, аэропорты, различные учреждения и школы, а также маленькие личные застолья и банкеты. Где бы ни собрались люди в подходящем «для переваривания» настроении, не будет недостатка и в воладорес.
Как вещественное доказательство существования воладорес, наследники дона Хуана несколько раз демонстрировали в 1995 году фотографию одного воладора, сделанную незадолго до того на весеннем празднике тибетских буддистов на руинах Теотихуакана. Фотографом был знакомый Кастанеды, Марко Антонио Тарам, руководитель Casa Tibet в Мехико, который и организовал празднование, где более 90 000 христиан и буддистов молились за мир под началом Далай Ламы. Во время празднования Марко Антонио сфотографировал — не заметив этого — огромную тень, которая, подобно туче, колыхалась над головами толпы, собравшейся на молитву между пирамидами.
Когда Марко Антонио, проявив пленку, обнаружил необычную тень, по форме и облику похожую на молящегося человека, он попросил Кэрол Тиггс посмотреть странную фотографию и высказать свое мнение. Она была не менее поражена и взяла фотографию с собой, чтобы показать Кастанеде и другим его сподвижникам. Все пришли к единому заключению, что Марко Антонио сфотографировал огромного воладора, который так обожрался эмоциональной энергией собравшихся на молитву, что частично материализовался и сделался видимым для чувствительной линзы фотоаппарата. Они восприняли это событие как знак того, что пришло время освободить от эзотерического статуса и эту часть их знаний и сделать ее доступной общественности.