Муха в розовом алмазе
Шрифт:
– Сегодня ночью ее не будет у прутьев зиндана, потому что сегодня ночью она будет спать со мной, – нашелся Али-Бабай, как истинный мужчина не желавший ничего знать о шашнях любимой женщины.
– Ну, спи, если хочешь, – ухмыльнулась Мухтар, вновь принявшись играть на дутаре гимн Саудовской Аравии. – Ты можешь оставить все, как есть, ты можешь убить Баклажана, ты можешь убить меня, но твоя любимая Зухра останется самой собой. И когда ты, взбудораженный любовью, будешь ласкать ее снаружи и изнутри, она будет мечтать об этом мужчине, живом или мертвом, не важно.
Али-Бабай слушал свою любимую мелодию и видел Зухру в объятиях
– Скажи этой похотливой ослице, что сегодня ночью я буду спать с тобой!!!
Мухтар хорошо знала женщин, в число которых, увы, входят и любимые жены. Как только Али-Бабай уединился с ней в одной из "любовных" комнат, Зухра, забыв накинуть чадру, побежала к зиндану. Араб, весь истерзанный ревностью, пошел за ней. И смог видеть, как его возлюбленная завлекает Баклажана ключом от темницы.
– Хотеть килюч? Хотеть? – говорила она, похотливо поигрывая то крутыми бедрами, то круглыми плечами.
– Хотеть, хотеть! – в один голос ответили жрецы "Хрупкой Вечности".
– Тогда я смотреть твой пиписка, – ткнула женщина шелковым пальчиком под живот Баклажана.
– Не стыдись, Кеша, – мягко улыбнулся Полковник соратнику. – Это нужно для дела, для нашего дела. – И вообще, будь мужчиной, посмотри, как она животиком играет. Представляю, какой волшебной красоты у нее пупочек.
Баклажан, подпитавшись неколебимостью духа, исходящего из глаз Вольдемара Владимировича, расстегнул ширинку кожаных штанов. Увидев его член, Зухра захлопала в ладоши.
– Посмотрела? – буркнул Баклажан, с отвращением наблюдая, как член помимо его воли тянется к весьма и весьма аппетитной женщине. – Давай теперь ключ, кошатина.
Али-Бабай убил бы всех сразу, убил бы, если бы не этот ключ. Зухра купила Баклажана ключом от совсем другого замка, ключом, который подсунула ей Мухтар. И подземный араб не нажимал на курок своего скорострельного пистолета, только потому, что хотел насладиться... Нет, не то слово, разве мог он наслаждаться чем-либо в тот момент, момент вероломного предательства своей кровиночки, кусочка свой души, как он ее называл по-арабски в минуты умиления? Он не нажимал на курок своего пистолета только потому, что, будучи артистом в душе, не хотел лишать своей драмы апофеозного акта.
– Я отдавать ключ и ты убегать, – закачала Зухра указательным пальчиком из стороны в сторону. – Нет, сначала ты меня больно-больно трахать!
И положив ключ на камешек неподалеку, торопливо сняла с себя паранджу. Полковник покачал на это головой и ушел, согбенный, в глубину тюремной рассечки.
От того, что случилось дальше, у Али-Бабая опустились руки.
Лампа Зухры, стоявшая в стороне от нее, светила ярко, таинственно и многообещающе. И Баклажану остро захотелось приятных ощущений. Во многом возникновению желания способствовало то, что центры наслаждения его мозга уже несколько недель оставались невозбужденными, а также то, что Зухра разительно отличалась от Гюльчехры, которую он облагодетельствовал только лишь во избежание поллюций.
Да, Зухра была хороша собой... Али-Бабай, спрятавшийся в глубокой нише, ел ее фигуристое тело глазами, он чувствовал ее кожу памятью ладоней, он чувствовал запах
Оглушенный их криками, задавленный ощущением своей мужской неполноценности, Али-Бабай поднял пистолет... но выстрелить не смог. Не смог и не потому, что Чернов приказал никого не убивать...
Мухтар предполагала, что муж не сможет убить своей любимицы, и затаилась, играя роль преданной жены и верной подруги. Некоторое время Али-Бабай ходил как во сне, ходил, не поднимая глаз на Зухру, и все более и более попадал под влияние Мухтар. После смерти Полковника и Баклажана и особенно после того, как стало ясно, что незваные гости все же пробьются на свободу, коварная женщина стала опасаться, что не успеет расправиться с соперницами до их ухода или то того, как они перебьют друг друга. И однажды предложила супругу план. Идея выдавать труп одного человека за труп другого, видимо, витала в обедненной кислородом атмосфере штольни, и коварной женщине ничего не стоило впитать ее своим изощренным мозгом.
– Так ты убьешь сразу двух газелей, – шептала истинная женщина. – Накажешь эту бесстыдную распутницу и сможешь проверить чувства Лейлы, Ниссо и Камиллы.
Если бы не последний довод, Али-Бабай не стал бы разыгрывать спектакля, как он думал, с трупом Баклажана. Но после того, как он собственными глазами увидел, как любимая жена отдается первому встречному, ему было крайне необходимо доказать себе (да и Мухтар), что Зухра – это единственный моральный уродец в его семье.
Само собой разумеется, он доказал обратное. Он доказал то, что до него было доказано всеми когда-либо жившими мужчинами. Расчет Мухтар оказался верным. Оставшись без мужа, Ниссо и Лейла не преминули воспользоваться открывшейся сексуальной свободой. И были жестоко наказаны подземным арабом.
После самосожжения Ниссо у Зухры осталась последняя соперница – Камилла. Али-Бабай не захотел поставить точку в затянувшемся семейном конфликте. Отказавшись убить несовершеннолетнюю жену, свою нежную розочку, он, смятенный случившимся, ушел в тайный бункер. Мухтар, посмеявшись вслед малодушному супругу, без колебаний сократила его многоточие до одного знака. Подозвав к себе пальчиком Камиллу, сидевшую в слезах над обгорелым трупом Ниссо, она сказала:
– Вперед, девочка! Твой муж приказал тебе убить этих неверных.
И, вложив пистолет в детскую руку, бросилась за супругом, дабы немедленно улучшить его настроение своим услужливо-роскошным телом.
4. Опять двадцать пять. – Кучкин подбивает клинья под мою собственность. – 1 (один) доллар по курсу ММВБ. – Дружок, совершенно голый и с белым флагом.
В ящике, который подземный араб вынес из земных глубин, были противопехотные мины. Петляя, сбежав с ним к ручью (в "мертвую" для Баклажана и не досягаемую для пистолета Синичкиной зону), Али-Бабай принялся минировать "свой" берег.