Муха в самолете
Шрифт:
– Значит, Луиза и Матвей живы! – воскликнула я.
– По всей видимости, да, – ответил Кутякин, – мальчик точно, но и она не древняя, моложе меня будет.
– И где же Луиза живет? – растерянно спросила я.
– То мне неведомо, – ответил Андрей Архипович, – будете еще чай?
– Ага, – рассеянно кивнула я, пытаясь причесать мысли.
Значит, Ася Локтева неведомыми путями выяснила, что Луиза Иосифовна решила по непонятной причине прикинуться мертвой. Зачем она придумала это? Впрочем, причина пока не важна, интересно иное. Локтева узнала адрес Луизы, наверное, та проживает
– Пейте, мадам! – бодро воскликнул Андрей Архипович.
И тут меня осенило:
– А где сейчас Ирина Малова?
Андрей Архипович грустно вздохнул:
– Ее еще в прошлом году в больницу определили, такое скорбное место, в Литвиновке. Только-только начали веревкинцев расселять. Маловой тоже квартира положена была, но она попросила: «Жить мне недолго осталось, совсем меня болячка съела, лучше устройте в Литвиновку». Там монастырь женский стоит, и монашки за больными ухаживают бесплатно, но берут лишь одиноких и безнадежных. Говорят, хороший уход, питание и лекарства есть, но по мне, так не дай бог у них оказаться. Ясно ведь, где следующая остановка будет – на кладбище.
– Малова жива? – лихорадочно спросила я. – Что у нее за болезнь?
Кутякин кашлянул:
– Уж и не знаю ни про то, ни про другое. Ирина совсем плохо выглядела перед расселением, лицо желтое, глаза ввалились, может, и умерла уже.
– Где эта Литвиновка? – нервно воскликнула я.
Кутякин покосился на часы с гирьками:
– В пять часов, то есть через пятнадцать минут, туда автобус поедет, на вокзальную площадь привезет, а монастырь рядом, в двух шагах. Думаете, Ирина расскажет вам правду?
– Не уверена, но надо попытаться разговорить ее! – воскликнула я.
– Вы, мадам, езжайте в валеночках, – посоветовал Кутякин, – и еще, гляньте.
Сопя от напряжения, старик открыл большой сундук, по избе поплыл запах нафталина.
– Вот, надевайте, – сказал Андрей Архипович, вытаскивая наружу огромный серый пуховый платок и такие же варежки. – Тулупчик ваш, мадам, на рыбьем меху, этак и околеть можно. Вы его нацепите, а сверху платочком обмотайтесь, да не так, крест-накрест.
Я не стала стесняться и, завязавшись в серую шаль, спросила:
– Вам не жаль платка? Он совсем новый.
– Нюрина вещичка, и рукавицы ее, – пояснил Кутякин, – сами понимаете, жене они уже не понадобятся. Вы в апреле, когда деньги привезете, шарфик, варежки и катанки вернете.
– Спасибо! – воскликнула я.
– А сапожки ваши в эту торбочку влезут, – заботливо продолжал Кутякин и сунул мою непригодную для настоящей российской зимы обувь в холщовый мешок с лямками. – Цепляйте на спину и бегите. Я вас на тропинку выведу.
Бодро похрустывая валенками, мы вышли к лесу.
– Поторопитесь, нимфа, – велел Кутякин, – не бойтесь, темно, правда, но волков тут не водится, и люди не ходят, овсянкинцы уже пробежали, никто вас не тронет.
– Очень на это надеюсь, – кашлянула я.
Внезапно Кутякин поднял правую руку и перекрестил меня.
– Бегите, мадам, – сказал он. – Господь вас храни.
Я
– Торопитесь, мадам, и ничего не бойтесь, – донеслось до моих ушей.
– Не волнуйтесь, – крикнула я в ответ, – деньги привезу обязательно и одежду верну!
– И в мыслях у меня нет сомневаться, – откликнулся Кутякин, – спешите, нимфа, а то вечерняя лошадь ускачет.
Глава 28
До монастыря я добралась без особых приключений. Можете мне не верить, но дребезжащий всеми частями автобус приехал вовремя и, несмотря на допотопность, лихо довез пассажиров до Литвиновки, а там местная жительница словоохотливо мне пояснила:
– Монастырская больница? А вон она, видите красное кирпичное здание? Вход у них со двора, идите смело, денег сестры не берут.
Обрадовавшись, я добежала до нужного дома и дернула дверь, она приоткрылась, и я вошла внутрь небольшого, пахнущего хлоркой помещения. Тут было не слишком светло, в правом углу висела темная икона с суровым ликом. Слегка растерявшись, я осмотрелась по сторонам и увидела вбитые прямо в стену крючки и два бака с надписью: «Бахилы».
Сняв верхнюю одежду и нацепив на ноги голубые пластиковые мешочки, я побрела по длинному коридору мимо высоких, выкрашенных белой краской дверей, на которых висели таблички: «Палата женская», «Палата мужская», в конце концов уперлась в лестницу и приметила дверь с объявлением: «Сестринская». Поколебавшись пару секунд, я осторожно постучала и услышала вежливое:
– Входите.
Я потянула за ручку, перед глазами оказалась небольшая комната, заставленная стеклянными шкафами, в углу опять висела икона, а у окна стояла полная молодая женщина с приветливым ненакрашенным лицом. Голова незнакомки была повязана платком с красным крестом, тело укрывала длинная темно-синяя хламида с белым фартуком.
– Вы ко мне? – участливо спросила она. – Чем могу помочь? Больного привезли? Или навестить кого-то желаете?
Я улыбнулась ей.
– Понимаете, я ищу Ирину Малову.
Медсестра вдруг перекрестилась.
– Милостив господь, услышал наши молитвы.
– Значит, она у вас, – обрадовалась я, – и жива?
Девушка снова осенила себя крестным знамением.
– Меня зовут Полиной. Матушку вашу летом привезли, не в лучшем состоянии, болезнь запущенная очень, и душой она озлоблена была. Но батюшка наш с ней много разговаривал, и в конце концов Ирина оттаяла, раскаялась, приняла обряд крещения. Только осенью ей худо стало, она призвала батюшку и призналась, что обманула его, так и сказала: