Мулан
Шрифт:
Но как такое могло быть возможно? До этой минуты она гнала от себя даже мысль, что едва не расшиблась, если не разбилась насмерть. Но откуда бы ни взялось это чутьё внутри её, оно спасло её. Это было так неправдоподобно. Вот она и не могла выразить свои ощущения словами, ведь Сиу непременно всё это покажется неправдоподобным. Так что Мулан решила отвлечь её.
– Сиу, – сказала она, перестав расчёсывать волосы, – только не пугайся. Но по твоим волосам ползёт паук.
Сиу втянула голову в плечи и повернула к Мулан искажённое тревогой доверчивое лицо.
– Ты же знаешь, что я боюсь пауков, – сказала она, и её
Мулан попыталась сдержать улыбку.
– Не шевелись, – сказала она. – Не шевелись, и я раздавлю его… – Она осеклась, так как из комнаты у них под ногами донёсся гневный голос матушки.
– Ты потакаешь ей, – говорила Ли так громко, что её было слышно за дверью. Мулан и Сиу заворожённо слушали. Закрыв глаза, Мулан даже не дышала. Она представила себе, как отец с матерью готовятся отойти ко сну: мать прибирается, а отец расшнуровывает повязку на ноге. Обычно они укладывались неслышно, но не сегодня.
– Что за беда загнать кур, – отозвался Джоу.
Мулан слышала тихую и ровную поступь матери, когда та приблизилась к мужу.
– Ты же знаешь, я не о курах говорю, – продолжала она. – Я говорю о её… её неуёмном духе. Мы не должны поощрять в ней дерзость.
– Мулан ещё юна, – парировал Джоу. – Она только учится самоконтролю.
В своей комнатке наверху Мулан ощерилась. Она знала, что отец не имел в виду дурного, но можно подумать, он говорил о необъезженной кобылке, а не о собственной дочери. Она заёрзала, ей ужасно хотелось прекратить этот разговор, и в то же время было любопытно, к чему он приведёт. Долго ждать ей не пришлось.
– Ты подыскиваешь ей оправдания! – в голосе Ли прозвучала досада бессилия. – Ты забываешь, что Мулан – твоя дочь, а не сын. Дочь приносит честь семье своим замужеством.
– Любому мужчине посчастливится, коли он женится на Мулан, – сказал Джоу.
Слыша убеждённость в голосе отца, Мулан закусила губу. Хотелось бы ей быть той, кого он в ней видел. Может, гоняться за курами и вправду было немного неразумно. Может, ей следовало послушаться, когда отец велел ей перестать. Но неужели теперешние глупые оплошности могут встать на пути её счастливого будущего?
Словно услышав, о чём думает дочь, Ли продолжала:
– О Сиу я не беспокоюсь. Сваха подыщет ей хорошего мужа. – Хоть Мулан и была в другой комнате, она так и видела, как матушка в волнении потирает виски. Когда она снова заговорила, в голосе зазвучала тоска. – Но вот о Мулан я тревожусь. Всегда о Мулан. – И после недолгого молчания она проговорила еле слышно: – Представить не могу, где её место в этом мире.
В нижней комнате воцарилось молчание.
Мулан чувствовала на себе взгляд сестры, но упрямо не поднимала головы. Она смотрела на лежащую на коленях расчёску и нервно перебирала щетину. Голос матери всё ещё звучал у неё в ушах. Что, если мать права? Что, если ей нет места в этом мире? Она медленно и прерывисто выдохнула. Ей всегда было немного не по себе среди деревенских девчонок: первой среди всех она вляпывалась в грязную лужу или рвала подол рубахи. И рядом с отцом ей всегда было спокойнее, чем возле матери у очага. И она никогда не думала, что это неправильно – до этой самой минуты.
– На самом деле она так не думает, – промолвила Сиу.
Но Мулан молчала. Она не готова была об этом разговаривать.
Однако
– Скажи мне про паука, – настаивала она.
– Нет там никакого паука, – пробормотала Мулан. У неё отпала всякая охота к притворству.
– Сколько у него ног? – словно не заметив насупившихся бровей сестры и не расслышав её бурчания, продолжала Сиу.
Мулан вздохнула.
– Сама знаешь, у пауков восемь ног, – ответила она против воли.
– Но он же не чёрный? – с притворным испугом вопросила Сиу, будто бы к ней полз совершенно настоящий паук. Она подождала, что на это скажет или сделает Мулан.
Мулан посмотрела на сестру. Лицо Сиу было по-прежнему простодушным и исполненным надежды, и как исступлённо Мулан ни хотелось жалеть себя и дальше, она не могла отказать Сиу, никогда не могла. У сестрёнки было огромное сердце, и ему было невозможно противиться. Поэтому девочка медленно кивнула.
– О да. Он чёрный. С красными крапинками, – заявила она, входя во вкус. – И мне даже не хочется говорить, какой он невероятно волосатый. Вот он ползёт прямо к твоей шее! – она протянула руку и провела пальцем по шее Сиу.
В ответ Сиу завизжала. Хмурое выражение на лице Мулан исчезло, и она невольно улыбнулась. Её матушка не знает, где её место в большом мире, но пока что Мулан достаточно смешить сестру и радоваться каждому мгновению.
Время волноваться о будущем ещё придёт – но позднее.
К сожалению, «позднее» не припозднилось.
Вынырнув из жуткого кошмара, в котором она убегала от курицы размером с неё саму, Мулан подскочила в постели. Сердце её колотилось. Снаружи лунный свет освещал ночь. Мулан встала и, подойдя к окну, выглянула во двор, лежащий внизу.
В центре, сияя в белёсом свете, стояло святилище предков. Несколько свечей тускло горели, отбрасывая тени на статую Феникса – и её отбитое крыло.
«Быть может, – думала Мулан, – я ещё смогу всё поправить… Если починю Феникса».
Она на цыпочках вышла из комнаты, спустилась по лестнице на кухню и достала из буфета большую миску и пестик. Подойдя к столу, она поставила их и наполнила миску оставшимся от вечерней трапезы рисом. Стараясь не шуметь, она принялась растирать рис. Крупные зёрна риса вскоре превратились в пыль, а затем с добавлением воды в густую и клейкую замазку. Удовлетворившись результатом, Мулан взяла миску и вышла во двор.
Как только она вышла из дома, на лунный диск набежало облако, вдруг погрузив и двор, и святилище во мрак. На миг Мулан застыла. Может, ей стоит оставить всё как есть, пожалуй, она и без того довольно напортачила. Но тут облако проплыло, и святилище снова засияло. Птица феникс, как всегда, застыла, словно собираясь подняться из пепла, но с одним крылом статуя казалась увечной. Мулан кивнула сама себе. Она исправит то, что сломала.
Войдя в святилище, Мулан преклонила колени. Затем она подняла отломанное крыло и положила его себе на колени. Не торопясь, она тщательно размазала клей по краю крыла. Когда весь слом был смазан, она встала и подошла к статуе. Вытянувшись в струнку, она приложила крыло к туловищу. Она стояла, не шевелясь, и пальцы, которыми она прижимала осколок, побелели от усилия. Когда она была убеждена, что прошло достаточно времени, Мулан постепенно, палец за пальцем отняла руки.