Мультикласс
Шрифт:
— Сейчас ты скажешь: «я ничего не знаю», — вместо приветствия заявил налётчик.
— Я ничего не знаю! — жалобно проблеял трактирщик, и, сообразив, что произошло, ойкнул и вжал голову в плечи. — Правда, клянусь вам!
— А я говорю вам: не клянись вовсе, — по памяти процитировал я. — И пусть слово ваше будет: да — да, нет — нет, а что сверх этого, то от лукавого.
— Слыхал? — добавил Локрин. — Так что давай-ка мы немного побеседуем. Обещаю, в процессе ты сам удивишься, как много ты, оказывается, знаешь. Но для начала, пригласи-ка нас в дом, а то такие разговоры на улице вести как-то несподручно.
Не знаю, что такого
И нет, не переживайте, мы этого поганца пальцем не тронули. Хотя и было поначалу желание съездить ему за всё хорошее по фотокарточке, но затем трактирщик так позорно расклеился, что это стало попросту противно. Мы просто объяснили ему на словах, что, как и какими инструментами с ним будет сделано, если его язык вопреки нашим ожиданиям не развяжется. И жути в это объяснение напихали столько, что от её перебора как-то даже самим смешно стало. Перестарались, в общем, и настолько, что окажись перед нами кто-нибудь морально крепче киселя, эффект вышел бы строго обратный тому, на что мы рассчитывали. Трактирщик, однако, проникся. И, дослушав наши речи до конца, запел, что тот соловей.
Вообще, знаете, успех — понятие очень относительное. Бывает, ставишь перед собой цель, предпринимаешь для её достижения усилия и, наконец, не просто добиваешься своего, но и сверху получаешь ещё больше, чем рассчитывал. Однако, радости от этого не выходит ровным счётом никакой. Даже наоборот — вместо неё приходят тревоги, печали и всяческое уныние. Особенно часто такое происходит, когда добиваешься власти. Но не только — нам для такого эффекта хватило провести допрос, причём, даже без особого пристрастия.
— А он не спятил? — далеко не в первый раз спросил Локрин, когда мы уже собрали вещи и ушли из оказавшегося негостеприимным жилья в ночь. — Ну, или наврал с перепугу больше, чем знал на самом деле. О них ведь ни слуху ни духу ещё со времён моего деда, если не раньше.
О, от такого варианта я бы не отказался. Но увы, прямо у меня в голове обитала непосредственная свидетельница того, что культ Йируна всё ещё существовал.
— Нет, — сказал я. — Для вранья это как-то уж слишком, так что, боюсь, он сказал правду. К тому же, есть кое-что, что мне стоит тебе рассказать. Но не здесь. Сможешь сейчас отыскать местечко потише?
Налётчик молча кивнул. Я же задумался, как именно лучше пересказать то, что мне поведала Кая, не сболтнув при этом лишнего. То, что было крайне важно — но чего тот человек, за которого меня принимал Локрин, знать не мог.
Йирун, по имени которого назвали культ, был магом, жившим столетия назад, в тревожное время между появлением тумана и моментом, когда его распространение остановилось. И, если вкратце, то репутация у этого деятеля была чем-то средним между Максимилианом Робеспьером, Йозефом Менгеле и Владом Цепешем. Не в полной мере заслуженная, на мой взгляд. То, что он нёс в народ, напоминала очень травоядный вариант социализма, а его деятельность виделась довольно-таки аккуратной вариацией собирания земель. И, кстати, мне очень сильно показалось, что это был мой коллега. В смысле, попаданец из сопоставимых времени и мира. Впрочем, подтвердить или опровергнуть это возможным не представлялось, ибо фигурант давно умер. Однако, демонизировать его, как бы Кая к этому
Иное дело — его последователи. Вот их оправдывать у меня особого желания не возникало. То есть, конечно, бедняги оказались во власти идей, к которым вообще никто в их мире не был готов. И то, что они начали ломать дрова в промышленных масштабах, этим во многом и объяснялось. Но нет. Во-первых, я не люблю тупых фанатиков. Во-вторых, я очень не люблю тупых фанатиков. А в-третьих, крайне трудно изыскать в себе хоть сколько-нибудь сочувствия к тем, кто практикует зачистки всех, не сдвинутых по той же фазе.
К счастью, таких везде и всегда очень быстро зачищают самих. К сожалению, это никогда не выходит сделать до конца. Может, через несколько поколений, может, через век, но эта гадь всё равно выползет из-под колоды, под которую её загнали в прошлый заход. И вот этому как раз Кая и была свидетельницей. Поскольку в своём последнем бою ей противостояли вовсе не «перчатки». Это был как раз культ Йируна, каким-то образом с железнорукими сговорившийся. И даже не смешные косплееры древнего зла — нет, эти были настоящими, и указывало на это то самое заклинание, выключившее навыки Каи. Великий уравнитель, если угодно, делавший авантюриста простым смертным.
— Нет, конечно, не всё так просто, — заметила Кая. — Мы начинали это исследовать, и пришли к тому, что эту гадость требуется подготовить под конкретный класс. Авантюристы слишком разные, чтобы один навык мог лишать сил любого из них. И будь со мной кто-то ещё — мы могли бы выкрутиться. Но мы не успели довести это до ума. Просто не хватило времени.
И вот теперь, если верить трактирщику, эти самые люди возжелали нашей с Локрином смерти. Чем мы такое заслужили, понятно не было, но факт был, что называется, налицо. Очевидно было и то, что это каким-то образом затрагивало и историю Каи, и миссию, исполнения которой от нас ждал Виктран. Как именно — хороший вопрос. Вообще, в хороших вопросах у нас нехватки не было, в отличие от ответов.
Укромное место для поговорить Локрин нашёл в Застенке. Куда мы проникли прямо-таки издевательски буднично — просто перемахнули через стену, дождавшись, пока обходивший её дозор прогромыхает мимо. Возникал вопрос, а так ли нужно властям предержащим, чтобы депрессивный район был надёжно отгорожен от остальной утопии? Может, заходы обитателей дна в уютный мирок за стеной были фактором, скреплявшим его? Наверное, если бы я больше понимал в такой вот прикладной социологии, я бы смог сходу дать на это однозначный ответ. Но увы, моих знаний здесь хватало сугубо на то, чтобы не совать свой нос туда, где я ничего не понимаю, и воспринимать просто как данность реалии, с которыми сталкиваюсь. Тем более, что сейчас они были скорее в мою пользу, нежели наоборот.
Застенок сам по себе выглядел так, как могла бы смотреться Ауренна в целом после конца света. Архитектура, вроде, та же, даже со следами былой красоты. Однако, царившая повсюду разруха добавляла к ней, красоте, то бишь, свои терпкие нотки, капитально смещавшие акцент. И если кое-где дыры были подручными материалами всё же заделаны, то большинство строений представляли собой руины, не лишённые самобытной эстетики, но крайне при этом неуютные. Именно такой дом, лишённый большей части крыши и чувствительного куска стен, мы с Локрином в качестве пристанища и выбрали.