Мультипроза, или Третий гнойниковый период
Шрифт:
А Капитоныч схватил старое пальто и, хищно скалясь, стал удаляться семимильными шагами; он спешил к себе в гардероб.
14. Убийство алкоголика новейшим оружием 5Ж6П-1ю
На следующий день к зданию жэка, вернее, к маленькой кривой двери, прилепившейся к нему сбоку, стекались люди-ветераны ХМЗДУЧ № 3 ККТ ГМС для прослушивания лампового радио.
– Все! Время 18 часов 48 минут, пора! – проговорил ветеран Майский, дал людям знак входить.
Ветераны
В черной пластмассовой коробке тревожно заметались радиолюди, за их спинами, в прошлом, взвилось невидимое знамя.
– Танки! – пронеслось вдруг по цепи.
– Успеть бы доставить гранаты! – крикнули ветераны: и затаились, каждый на собственном стуле.
– Бегите в радиолес! – гаркнул лейтенант Ткаченко.
Голос его был исполнен такого высокого напряжения, что трансформатор внутри ящика загудел, из него повалил черный удушливый дым.
Майский резко рванул к радио: ворот его рубахи затрещал на багровой шее и лопнул; пуговица, зловеще звякнув, упала на пол и закатилась черт знает куда.
Прямо перед ртом Майского прядало чье-то мягкое розовое ухо. Майский сплюнул в него, застонал от душевной боли и закричал:
– Эх, черт, не успеют наши русско-советские войска на подмогу – нет, не успеют!
– Бегите! – кричал Ткаченко сквозь дым, а сам подполз к радиотрансформатору и бушлатом накрыл рвущееся наружу алое пламя.
– Отползи, Ткаченко временно, – приказал из наших мирных буден Майский, – отползи за круглый оранжевый пентод... переползи триод...
Ткаченко отполз-переполз, закричал людям:
– Кто клеммы проглядел? Взорвать к чертовой матери!
... Тут послышался шорох.
Ефрейтор Шмелев хотел было схватить радиогранату, но по привычке схватил самогонный аппарат, стал варить горилку из белой брюквы.
Радиолейтенант Ткаченко в сердцах сплюнул, покатил пузатый конденсатор к клеммам, около которых дорога делала изгиб на Малую Котовку – оттуда уже доносился грохот танков. Конденсатор серебристо поблескивал под солнцем. Ткаченко погладил его крутые бока и проговорил:
– Грохни, родненький, грохни...
Ефрейтор Шмелев хотел было мгновенно схватить маленькой зеленое сопротивление R-110, но мгновенно схватил стакан и опрокинул в рот.
– Что ж ты творишь-то, пьянь драная! – закричал Майский.
Он подбежал к ефрейтору и в гневных чувствах лягнул того. Ефрейтор подумал-подумал, скатился в канаву, а Майский отряхнул руки и закричал:
– Почему радиомост не взорвали?
Ткаченко схватил радиолампу 5Ж6П-1ю, метнул в первый танк.
5Ж6П-1ю раскололась пополам.
И когда вражеский танкист выскочил из танка и побежал по советской земле, Ткаченко поднял с земли 5Ж и с размаху вонзил ему в спину. А Майский схватил 6П, побежал за другим врагом. Но враг мгновенно
Майский, по инерции, вонзил 6П прямо в грудь. Шмелев тут же скончался, прокричав:
– Не сдавался я, нет, о! Вот мой партбилет!
– Лучше умереть тебе, чем жить! – прошипел ему в лицо Майский и отбросил его труп ногой. – Враг ты есть земли русско-советской и партбилет твой в провинции Сы Чу Ань сделан!
Рядом, дико вереща, скакала отвалившаяся 1ю. Вдруг зашипела, закатилась под голубой тарелкообразный триод и умерла там; и все забыли о ней...
– Радиосолдат Лукин! – скомандовал между тем Ткаченко.
Но Лукина не было в живых уже два года. Никого уже не было в живых. И тогда Ткаченко выхватил провод из пузатого конденсатора и пустил в организм двести двадцать.
Но перед смертью он крикнул:
– Не забывайте меня никогда, люди ХМЗДУЧ № 3 ККТ ГМС!
Из радиоприемника в то же мгновение повалил черный удушливый дым, и страшный взрыв разорвал его на части под музыку Лебедева-Кумача.
Тархо-Михайловская застонала и упала в беспамятстве, ибо зловонный осколок селенового выпрямителя пробил ей грудь.
Зелененькое сопротивление стрельнуло старику Мосину прямо в глаз, что заметно ослабило его здоровье, к сожалению.
Но больше других досталось ветерану Майскому.
В голову ему вонзилось два синеньких треугольничка R-330, а из зубов он выплюнул дымящийся красный провод WTY 0<14.
После чего вынес свое мнение на люди:
– Продрал автор... А ты думал как...
– Сильная постановка... – поддержали его другие; и, раненые и перебинтованные, они стали расходиться.
– Активу остаться! – приказала Тархо-Михайловская.
Председатель актива Чекмарев сказал Майскому:
– На-ка, хряпни ишшо, друган!
Он выдал Майскому стакан адреналина под завязку.
– Давай, браток! Жэк сегодня пойдем брать...
Майский хапнул стакан, стал закусывать куском торта «Бисквитно-кремовый» с явными шмотками сала-шпиг в прослойках. Затем он сунул в рот горсть таблеток педуксина и левометицина. Все это, наконец, он сдобрил сверху куском колбасы «Степной», с клочками серой шерсти внутри.
Чекмарев стал вглядываться в колбасу, из нее стрелял крысиный востренький глазок.
Чекмарев хмыкнул:
– Ишь ты...
Майский рассудил:
– Ничего, злее я буду в деле... – захрумкал челюстями под заполошное попискивание крысиного глазка.
Встал он, расправил грудь пузатую, отшвырнул пустой стакан, гаркнул, открыв рот:
– Пошли, хлопцы-ёпцы, алкоголика Федор Иваныча будем с поста снимать! Много он дел плохих натворил в руководимом регионе!
Зашумел актив: кто вилку вострую схватил, кто костыль схватил, кто моральный кодекс строителя коммунизма схватил.