Мумия из Бютт-о-Кай
Шрифт:
— Милочка, напрасно вы вторглись в мою частную жизнь! Полагаете, я не заметила вас, когда вы катили за мной на этом железном монстре? Чего вы добиваетесь?
— Хочу отправить вас за решетку. В доме на улице Корвизар творятся темные делишки, которыми непременно заинтересуется правосудие.
— Правосудие! Не бросайтесь словами, смысл которых вам не ясен. Правосудие — это удел Господа, и лишь Его одного. А то, что вы называете человеческим правосудием, — завуалированное лицемерие. Но раз уж вы так жаждете справедливости, то получайте ордалию [109]
109
Ордалии(от англосакс.ordol, лат.ordalium — приговор, суд) — в широком смысле то же, что и «Божий суд»; в узком — суд путём испытания огнём и водой. При испытании водой нужно было достать кольцо из кипятка; испытуемого опускали в холодную воду связанным и т. п.; при испытании огнём испытуемый должен был держать руки на огне, проходить через горящий костёр и держать в руках раскалённое железо. Выдержавший испытания признавался оправданным, не выдержавший — виновным.
Перед глазами Таша сверкнула молния, и она в последний миг загородилась шумовкой, подобранной в тот же момент, что и вилка, которую Фелисите в нее запустила. Противницы добрались до столовой, где они медленно ходили по кругу, не спуская друг с друга глаз. Внезапно Фелисите Дюкрест подскочила к натюрморту с вазочкой, работе Таша.
— Дрянь! Если ты не попросишь пощады, я разорву твою картину!
— Какое мне дело до этой мазни! Зато я искромсаю твою ренуаровскую лодку!
— Не смей!..
В Таша полетел стул вишневого дерева, та отпрянула, и он разбился о стену, едва не задев драгоценного Ренуара. Таша схватила одну из отломавшихся ножек, бросилась к Фелисите и огрела ее по затылку. Фелисите запнулась, сделала пару шагов, покачнулась и рухнула на пол. Таша тут же опустилась на колени рядом и принялась щупать ее пульс. Слава богу, жива! Но чем ее связать? Жаль, конечно, резать обивку дивана уж слишком хороша эта либерти [110] в мелкий цветочек, — но выбора нет…
110
Либерти — сорт блестящей мягкой (обычно шелковой или полушелковой) ткани.
Минут пятнадцать Виктор и Жозеф яростно ломились в полусгнившую дверь. Наконец им удалось ее разбить и они хотели было устремиться внутрь, как вдруг натолкнулись на следующее препятствие. Перед ними была прочная дубовая дверь, которую они с Виктором не заметили во время своего недавнего вторжения, вероятно, потому, что она не была заперта. Огромный навесной замок на внушительных железных скобах не позволял им рассчитывать легко проникнуть в подвал.
— Черт возьми, совсем новый, ни пятнышка ржавчины! Нам понадобится ножовка по металлу или кувалда! — воскликнул Жозеф.
— Может, камень подойдет? Я много узнал, читая о приемах грабителей.
— Ну тогда вам карты в руки.
Виктор подумал о Таша, надеясь, что с ней не случится ничего дурного. Как же ему хотелось, чтобы она была далеко от всего этого ужаса!
Жозеф
— Поторопитесь, Жозеф.
— Готово! Сейчас увидите, что будет!
Сжав зубы, Жозеф сражался с замком, не добившись иного результата, кроме того, что ободрал пальцы. Один яростный удар стал роковым для указательного пальца на левой руке. Он аж подпрыгнул, чертыхаясь.
— Жозеф, покажите палец!
— О, как больно! Не знаю, смогу ли я в ближайшее время писать, — ответил он, со злостью глядя на невредимый замок.
— Ну, ничего страшного, небольшой ушиб, — успокоил Виктор. — Дайте, перевяжу.
Он замотал носовой платок вокруг пальца Жозефа, который морщился и ойкал, как нежная барышня.
— Вы бы иначе заговорили, будь это ваш палец! Ну и что нам теперь делать? Не можем же мы бросить здесь этих людей!
Выбивать двери противоречило принципам Виктора — от этого сильно страдали плечи. Поэтому он предпочел воспользоваться ручкой от ржавой лопаты, которую он заметил под настилом опавших листьев.
— Вот первоклассный рычаг, я сейчас надавлю, должно получиться.
— Успехов, — проворчал Жозеф, нежно прижимая к себе руку с ушибленным пальцем.
Виктор переоценил свои силы. Он то и дело прерывался, чтобы перевести дух и вытереть пот со лба. Ему пришлось сражаться три четверти часа, прежде чем замок наконец был взломан.
Повернувшись к Жозефу, который все это время просто наблюдал за ним и давал дельные советы, он любезным жестом пригласил его пройти первым.
— Почему это я? — вымолвил помощник. — Я ранен.
— Потому что вы умираете от нетерпения. С моей стороны было бы несправедливо захватить первенство в расследовании, которое было так удачно проведено благодаря вашей храбрости. Для вас, не испугавшегося среди ночи призраков и мумий, будет просто игрой освободить пленников среди бела дня!
— Там темно, хоть глаз выколи!
— Я одолжу вам спички.
Они испытали сомнительное удовольствие, снова ступив в темноту коридора, заселенного пауками. Жозеф чиркнул спичкой, пытаясь разглядеть лестницу.
— Есть здесь кто-нибудь? — прошептал он, боясь потревожить восьминогих обитателей тьмы.
— Мы здесь, внизу! Поторопитесь! Он не может пошевелиться, он связан, и этот, второй тоже! — крикнул женский голос.
— Второй? Кто это второй? Мадемуазель Роза? Это вы?
— Да, быстрее, умоляю вас, я никак не могу развязать их!
Потребовался целый коробок спичек, чтобы освободить заключенных. Наконец по влажным ступенькам поднялись четыре пошатывающихся силуэта во главе с Жозефом.
— Архангел! — воскликнул тот, разглядев наконец спутника Розы. — Это ведь вы насвистывали «Легенду о Святом Николае» ночью в субботу, девятнадцатого, в верхней части дома?
Но тот, хоть и смотрел на своего собеседника, казалось, не слышал его. Виктор, правда, уже утратил к нему интерес, с изумлением глядя на третьего узника, бледного человека, с лицом, покрытым отросшей за несколько дней бородой, в порванной военной форме, болтающейся на исхудавшем теле.
— Альфонс! И в каком состоянии! С ума сойти, что вы делали в этом подземелье, зачем эта чокнутая заперла вас там? Кстати, имя Бренголо ни о чем вам не говорит?