Муос 2: Частилище

Петров Захар

– … в соответствии с пунктом 3 параграфа 317 за содеянное командир Особого Отряда Республики майор сил безопасности Зозон Сергей подлежит наказанию в виде смертной казни. В соответствии с пунктами 2, 7, 9 параграфа 19 мною учтены, как смягчающие ответственность обстоятельства, заслуги приговорённого перед Республикой; совершение им преступления по мотивам ложного гуманизма при отсутствии корысти и иной личной заинтересованности; а также принятие им исчерпывающих мер к устранению последствий содеянного и успешное выполнение задания, во время которого было совершено преступление. В соответствии с параграфом 16 мною принято решение о признании данного случая исключительным и замене смертной казни на более мягкое наказание – лишение должности и специального звания. С момента окончания зачтения приговора бывший командир Особого Отряда Республики майор сил безопасности Зозон Сергей разжалован

в солдаты со званием рядовой. Именем Республики!

Следователь выхватил оба меча, сделал ими ловкие взмахи, и майорские погоны Зозона упали на пол. Следователь развернулся и пошёл на выход из Урочища. Присутствующие расходились. Никто не подошёл к презренному осуждённому и не поддержал своего бывшего командира. Он так и стоял, опустив голову, глядя на обрезанные тряпочки погон. Первым порывом было броситься на меч. Но самоубийство – это слабость, не достойная спецназовца. Смерть он сможет найти в бою.

Его определили в пятёрку на место спецназовца, который погиб по его вине. Зозон искал смерть, напрашиваясь на выполнение самых рискованных заданий. Но у смерти были другие планы. Офицеров не хватало, и уже через год Зозону было присвоено звание лейтенант, он снова возглавил пятёрку. Ещё через полтора года, после серии удачных операций, он стал капитаном.

У Зозона было две жены и четверо детей. И ни одну из жён он себе не выбирал, кровным отцом для детей не был. Они ему остались от погибшего товарища. Таков обычай в спецназе, да и в армии тоже. Если спецназовец не возвращается с задания, его жена или жёны с детьми должны уйти из Урочища. Пенсии в Муосе для жён погибших не платили. Вдовы могли остаться в Урочище, только снова став жёнами кого-то из спецназовцев. Поэтому женатые воины договаривались со своими сослуживцами взять заботу о семье в случае смерти в бою. После того, как его друга перекусил змей, Зозон должен был выполнить данное обещание и переселиться в квартиру погибшего. Не с одной из жён Зозон не сблизился, с детьми отношения поддерживал формальные и своими семейными обязанностями тяготился.

Чтобы враз разрешить все свои проблемы, он просился определить его в Чёрную Пятёрку. Так называли особую группу, набиравшуюся из наиболее опытных спецназовцев. После того, как спецназовцы уходили в Чёрную Пятёрку – его больше никто не видел. Жили они в отдельном бункере где-то в Центре. Их семьи оставались на пожизненном содержании в Урочище. Чёрная Пятёрка выполняла наиболее сложные и опасные задания, содержание которых составляло государственную тайну. Поговаривали, что они, передвигаясь под землёй и по поверхности, разыскивают отдалённые военные бункера, расположенные где-то в окрестностях Минска и пытаются пройти в таинственные и полные опасностей Шабаны. Этого никто точно не знал, но попасть в Чёрную Пятёрку хотели многие. Зозону отказывали, не объясняя причин. Для себя он решил, что это – из-за его судимости.

3.

Веру осматривал пожилой врач. Он пришёл намного позже, чем обещал Зозон – слишком много пострадавших было по результатам экзамена. Врач был удивлён увидеть среди новобранцев спецназа девушку. Констатировав перелом носа, сотрясение головного мозга и ушибы, доктор рекомендовал недельку отлежаться. Вера грустно ответила:

– Мне завтра – в строй.

Доктор с жалостью посмотрел на Веру:

– Ну и чего ты, дочка, сюда полезла?

– Мне надо.

– Надо ей, – передразнил доктор. – Смерти себе ищете. Это чудо, что ты переломом носа отделалась. Двое костёр какой-то неудачно перепрыгнули. Подкопченные сейчас, все в бинтах, как мумии. Ну ничего – жить будут. Рожи, конечно, подпорчены. Но при нашем недостатке мужиков, девок залежалых в мужья и им найдут. А вот один хлопчик с Октябрьской на экзамене позвоночник сломал. Какой-то рьяный претендент его ногой толкнул, обогнать так спешил. И бедняга с высоты вниз головой упал.

Врач не заметил, как Вера поменялась в лице, и продолжал:

– Для него игра в солдатики закончилась. Парализован он. До смерти горшки за него выносить будут. Так ты представь: он уже в Университете учился на агронома. Не глупый, значит, раз поступил. Год доучиться осталось. Нет!: третий раз подряд в этот ваш спецназ рвался. А сейчас рыдает и волосы на себе клочьями рвёт. Мысленно, конечно, – руки то не работают. Мать его, значит, была против спецназа. Конечно, любая мать была бы рада сыну-агроному. Это ж – уважаемый человек, и заработок побольше моего будет. Не то, что какой-то там безымянный вояка, который сегодня есть, а завтра убьют. Мать запрещала, а он – в-тихаря от неё в Урочище бегал. Добегался. Мать, как узнала, кричит: «Мне его не несите даже! Пусть его армия досматривает,

раз он её так полюбил!». А я её не осуждаю – всё правильно! Это он мать свою содержать должен был, а не она его. Хорошо, что Республика приняла закон об одиноких инвалидах и эвтаназии. Недельку поваляется у нас в лазарете, а потом будь добр – отправляйся в верхние помещения. Коль не можешь себя прокормить и никто тебя кормить не собирается – нечего место занимать и своим видом и без того несладкую жизнь людям отравлять. Там ему выделят лежак в дальнем углу и пару картофелин в день, чтоб не сдох сразу. А не хочешь – подписывай бумагу, получай десятикратную дозу опия и приятный отход в мир иной тебе обеспечен, причём за государственный счёт. Так что ты, девочка, легко отделалась. Пока отделалась. В следующий раз повезти может меньше. Присягу уже приняла?

– Да.

– Плохо! До присяги могла отказаться, а сейчас, насколько я знаю, уже поздно. Но для тебя могли бы исключение сделать – ты ж сама исключение здесь. Иди, просись, дочка, пока не поздно. Говори: так, мол, и так: простите дуру, сглупила я, не смогу, не выдержу, только подведу вас всех… А не отпустят, так вот что я советую: ты этого, ну… забеременей короче. Ну не будут же тебя с пузом заставлять бандитов ловить. А я, чуть что, подтвержу, что с медицинской точки зрения ты в армии служить не можешь…

– Нет, доктор. Я буду служить.

– Хм… Ну смотри… Ладно, засиделся я с тобой. Обезболивающее дать? Могу даже опия немного прописать на первые дни. Тебя ж уже завтра погонят.

– Перетерплю.

Вера отвечала рассеянно. Она уже понимала, что тот парень сломал позвоночник из-за её удара. Но волна самобичевания не успела её охватить. По диггерской методике она расчленила ситуацию на составляющие: правилами нанесение ударов во время преодоления полосы препятствий не запрещалась, она шла к цели и этот неудачник стоял на её пути. Любой другой просто бы спрыгнул с бревна, а этот оказался неуклюжим – значит, сам во всём виноват. Конечно, если бы она знала, что он упадёт вниз головой, и наступят такие последствия, она бы нашла другой способ его обойти. Но предвидеть она этого не могла, а, значит, не виновата. Что ей дальше делать? Проведать парня и признаться ему во всём? Это ничего не даст – ему будет ещё больнее от того, что причиной его страданий оказалась более ловкая, чем он, девушка. Как-то помочь ему она тоже не может. Вот и всё! Логически выстроенная стена доводов вытеснила неуместное чувство вины раз и навсегда.

4.

Зозон просил выделить Вере, как единственной женщине в отряде, отдельную квартиру, тем более что одна пустующая в блоке Урочища была. Но командир злорадно напомнил, что квартиры выделяются только женатым, а для холостяков и, соответственно, холостячек существует казарма. Подполковник ещё раз прошёлся по мягкотелости Зозона, напомнил, что эти проблемы себе нажил он сам.

Зозон завёл Веру в казарму – длинный отсек блока Урочища. с десятком трёхярусных кроватей, установленных перпендикулярно. Казарма, собственно, – это часть туннеля, отгороженного двумя поперечными перемычками, отделявшими её от других помещений блока, и одной продольной стенкой на две трети ширины туннеля – за этой стенкой шёл коридор, соединявший все помещения блока. Солдатское жилище вид имело довольно унылый – приплюснутый с одной стороны большой цилиндр. Единственной окраской стен и потолка являлись потёки сочившейся в туннель влаги. Десяток трёхярусных кроватей уходили под самый свод. Кровати расположены настолько близко друг от друга, что протиснуться между ними можно только боком. Собственно не кровати это, а деревянные нары с топчанами. Топчаны отсутствующих идеально застелены единообразным, выцветшим от времени, но чисто застиранным льняным бельём. На трёх полках в закруглённой нише туннеля, протянувшихся на всю длину помещения, аккуратно сложено всё имущество спецназовцев. На крюках, вбитых в стойки кровати, – их многочисленный арсенал: мечи, арбалеты, колчаны, портупеи с кинжалами, метательными ножами, наручниками и прочей амуницией. Не смотря на внешний порядок, в казарме стоял тяжёлый запах мужских тел, перегара и чего-то ещё.

Капитан кивнул на свободное место. Вера, отказалась от ужина, залезла на второй ярус и отключилась.

– Подъём!

Вера открыла глаза, вернее один глаз. Ощупала изменившиеся формы лица. Оглядела казарму, ища зеркало. Зеркало она не нашла, хотя и на ощупь было понятно, что она сегодня не красавица. Но чувствовала он себя сегодня всё таки лучше.

Спецназовцы потягивались, сползали с кроватей, одни начинали их застилать; другие, шаркая ногами, не спеша шли на выход – в туалет и к умывальникам. Пока Вера думала, чьему примеру последовать, раздался крик дневального: