Муравей в стеклянной банке. Чеченские дневники 1994–2004 гг.
Шрифт:
Только тут до меня дошло порыться в корзине с грязными вещами! Будто до этого фрагмент с корзиной из памяти вырезали! Каково же было всеобщее удивление, когда я извлекла оттуда полотенце, красное от засохшей крови. Оно было все в крови! Мама никак это объяснить не смогла.
А я думаю: почему сам, без причины, отключился телевизор? У нас третий этаж. Решетки. Закрытая на два оборота входная дверь. Что за мистика? Кстати, тонкая красная линия бесследно исчезла через пару часов. Это событие – загадка.
Полина-Будур
01.03.
Сегодня я и мама ездили на Северный базар. Нас совершенно бескорыстно подбросил до рынка на
Торговля была! Я продала книжки, те, что брала под реализацию у пожилых братьев Тодди и Лечи. Купила еды. На Северном базаре видела Таню и ее дочку Юльку, тех, что раньше торговали на Центральном рынке. Таня рассказала свои последние новости о том, как местные бандиты ворвались и пытали ее старшего сына и невестку. Отобрали все деньги и украшения! Грозились убить, зарезать, как “русских хрюшек”. Сын тети Тани и ее невестка провели несколько часов в ожидании смерти в собственной квартире. Невестка после этого уехала. Сын остался в Грозном. Лечится после пыток – ему порезали ножом ноги. Молодая семья распалась.
А в квартиру Тани и Юльки тоже ворвались чеченцы с автоматами. Правда, уже другие – представители власти. Искали Юльку. Хотели забрать с собой. Но Юлька спряталась, и они ее не нашли.
Уезжать данная русская семья не хочет, несмотря на все несчастья, которые случились с ними – отца Юльки российские военные расстреляли, приняв по ошибке за боевика. Пожилой мужчина был небрит.
– Никуда мы не поедем из Чечни! – говорит тетя Таня. – Здесь у нас жилье. А в России что делать? Скитаться? Никакой помощи нет! Кто нашей семье там предоставит квартиру? Государству на нас наплевать! Лучше мы дома погибнем! Здесь наш дом!
03.03.
Вклеиваю в тебя, Дневник, талоны для бедняков. По ним можно бесплатно получать в специальном месте одну булку хлеба каждые два-три дня и одну бутылку масла раз в месяц. Это очень нас выручало. Добилась сих благ для нашей семьи директор школы № 11. Больше мне талоны не дают. Последние четыре талона на хлеб я дарю тебе, Дневник. На добрую память!
Все время собиралась записать событие, которое произошло некоторое время назад. Я как раз тогда с талонами на хлеб пришла в специальное место на остановке “Березка”, куда приезжал грузовик Красного Креста. Толпа голодных людей собралась и бушевала. Каждый хотел пролезть без очереди. Каждый ворчал, что более несчастен и болен, чем другие жаждущие поесть. А те, кто раздает хлеб, то есть команда Красного Креста во главе с иностранцами, разгоняли народ криками, дабы иметь возможность подогнать грузовик к пустому магазину на углу и сгрузить туда булки.
Поскольку я не участвую в подобной неразберихе, то стояла ближе к подъезду жилого дома. Если рассудить, там безопаснее всего. Часты теракты, взрывы, перестрелки. По трассе едут военные машины – значит, ближайшую трассу могут в любой момент обстрелять.
Самая страшная война – партизанская. Непонятно, кто и когда начнет палить. А недалеко от места раздачи хлеба находится база русских военных. Ее видно невооруженным глазом. Там пушки, БТРы и танки.
В небольшом дворике, где я нашла себе временное убежище, уже случались неприятные дела: тут разорвался снаряд, и маленькому ребенку на руках матери осколком срезало голову. Мать, молодая чеченка, осталась совершенно невредима физически, но сошла с ума.
Пока я ждала разгрузки хлеба, то успела заметить, как по кущерям, через кустарники, бегут от военной базы два безоружных русских солдата. Чумазые, грязные. Они бежали к толпе! Люди слегка ошалели, заметив солдатиков, когда те приблизились –
У нас тут ни для кого не секрет, что среди военных развита дедовщина и некоторые российские военные издеваются над своими собратьями: бьют, заставляют делать всякие гадости… насилуют. Поэтому, когда один из солдат крикнул:“Мы хотим спасти свою жизнь! Не выдавайте нас, ради бога!”, народ сочувственно закивал головами. Чумазые худенькие солдаты без оружия, у одного из которых я успела заметить жуткий кровоподтек, пробежали мимо толпы и понеслись вверх по улице, где частные дома и много переулков. Какая-то калитка случайно распахнулось – они опрометью влетели туда. Следом мы услышали страшный лязг и грохот. Этот шум издавали их преследователи – другие русские военные. Но вид их был совершенно иной – это были широкоплечие мордовороты, похожие на бойцов элитного спецназа. Они кричали матерные ругательства и от злости вертели в руках, как игрушки, автоматы и пулеметы.
– Где они?! – сурово прохрипел тот из преследователей, что бежал впереди. – Куда побежали?! Отвечайте, а то постреляем всех к черту!
В этот момент вся разномастная толпа бедняков, не сговариваясь, показала в совершено противоположную сторону от той, куда юркнули солдаты. Тогда мордовороты-спецназовцы на всякий случай переспросили представителей Красного Креста:
– Они точно побежали туда?
Представители пожали плечами и с карикатурным русским акцентом ответили:
– Мы не заметить. Не увидеть.
Преследователи, изрыгая ругательства, помчались по ложному следу, обещая жестоко расправиться с убежавшими солдатиками. А простые люди, чеченцы и русские, перестали лезть без очереди – притихли. Довольно быстро получили по булке хлеба и разбрелись по руинам, которые теперь являются нашим общим домом.
08.03.
Кошки мурчат – радуются, что пришла весна! Нюхают воздух и прыгают от счастья. Кошки в Грозном долго не живут. Самая известная мне кошка-долгожитель в Чечне жила три года. Они умирают от голода, от пуль или попадают под машины.
Я ранее писала, что во дворе, где мы сейчас проживаем, в соседнем подъезде живет трудолюбивая многодетная семья. Чеченцы. Главу семьи все дружно зовут Сапожником. Он чинит сапоги и любит выпить. Себя данный господин гордо именует Художником, так как в молодости любил рисовать. Соседи потешаются:
– Эй, Пикассо! – кричат ему вслед и смеются.
Позавчера среди ночи в квартиру Сапожника пожаловали российские военные. (До этого они ломились на первый этаж к торговцам водкой, но те сказали, что в долг спиртное не дадут.) Солдаты схватили Сапожника-Художника, который во хмелю громко пел песни на чеченском языке, и увели. Его старшая дочка бросилась вслед за ним. Остальные малыши побоялись. Матери семейства не было дома. Старшая дочь плакала, просила вернуть отца. Но солдаты его не отпустили. Сказали дочке Сапожника:
– Хочешь увидеть отца живым? Принеси нам завтра ящик водки!
На следующий день, то есть сегодня, рыдая, потому что у них в доме еда бывает не всегда, а день с хлебом и супом запоминается надолго, старшая дочка Сапожника вытащила свои старенькие вещи во двор: юбки, куртку, сапоги, тапочки, сумку.
– Купите за любую цену! – просила она в слезах. – Мне нужно отца вернуть домой! Живым!
Соседи сочувствовали. Кто-то за 20 р. купил тапочки, кто-то за 50 р. сумку. Но всей суммы все равно не набралось. А тут мы с мамой подоспели. Мы получили гонорар за мои стихи, которые были опубликованы в газете, плюс наторговали. Купили картошки, макарон, да еще и двести рублей осталось. Мы считали себя богачами!