Муравейник

Подводный Авессалом

* * *

В прошлом не находится опоры. Старый друг вперед не повезет. Преступая юность, наступает зрелость. Но вечерами задвигаю шторы, не стремлюсь в неведомый поход и пою, что в молодости пелось.

* * *

Добрые мои учителя обучали меня, в сущности, зря: все, что я в жизни постиг, приходило помимо них. Злые

же мои учителя изводили меня тоже зазря: все, чего я в жизни достиг, пришло, несмотря на них. И теперь, на своих двоих, я не помню ни тех, ни других.

* * *

Подлежащее и сказуемое, не подвластны уму моему они, отзываются в теле трепетом; и к наречию с деепричастием ей же Богу, совсем не причастен я грамматически детским лепетом. Я пишу стихи по наитию своему сообразно развитию, озабочен своими мыслями, чтобы были они не случайными, чтобы ясно они прозвучали бы, и мозги бы мои почистили.

* * *

Мои юношеские опыты звучали совсем не шепотом — скорее, орлиным клекотом. Годы скромности мне прибавили: неудачи слагали штабелем, самомнению не потрафили. И пою теперь тихим голосом, не вершины ценю, а полости, и спокойствие паче гордости.

* * *

Разговоры с собой молчаливо веду вечерами, когда шум утихает дневной в одинокой моей голове, и сияние Цели не столь утомляет глаза, а контуры Смысла мешаются с ясными снами где небо со снегом соперничает в синеве, а в глазах у любимой светится бирюза.

* * *

Сбежали ручьи по проталинам, наполнили озеро снежное журчанием переливчатым. Песня моя печальная, дума моя безбрежная, а судьба половинчата.

* * *

Данный от Бога мир не устроил меня. Другой я построил сам, но не ужился в нем. Куда мне идти теперь, где разыскать коня, как напоить его, дышащего огнем?

* * *

Смысла во мне немного, но где-то он окопался, далеко, глубоко, — не знаю, где, но зовет в дорогу, грозит лежебоке пальцем, сомнений пугает стаю.

* * *

В отрочестве читанные книжки плохо объясняли мир мальчишке, — скорее, его заменяли. А теперь, совсем уже взрослому, с книгами тоже не просто мне, что на меня упали.

* * *

Что

я только себе ни придумаю, стараясь постичь судьбу мою, и фантазии чту законами. И висят, как костюм на плечиках, мои мысли о человечности, и примерки их ждать — эонами.

ЖИЗНЕННЫЕ СТИХИ

Дни и ночи сплетаются пальцами, встречаясь утром и вечером под серым покровом сумерек. Человек по земле скитается, песню поет беспечную, о вечном совсем не думает.

* * *

Любовь крылами помахала, роскошная, как опахало, зажгла бенгальский свет; а после праздника устала держать шампанского бокалы, допела свой сонет.

* * *

Ты приходишь, как цапля на длинных ногах, улыбаясь щеками розовыми, смотришь серьезно и преданно, и душа моя восклицает: «Ах!», говорить прекращает прозою и как пес за тобою следует.

* * *

Дороги, расстилавшиеся передо мной, оказывались обычно грунтовыми, и я шел по ним босиком; а рядом ехал некто на «кадиллаке» с рецептами на всю жизнь готовыми, и говорил: «Да ты не от мира сего, и ляжешь костьми похуже собаки, поедем лучше со мной». Но бензина в баке, я знал, у него оставалось совсем ничего.

* * *

Хлебаю жизни соль упрямую столовой ложкою сполна. В ней чаще истина видна, чем чаровница кучерявая.

* * *

Болезнь свалила с ног. Пинок судьбы, благословенный и необходимый. Единство тела и души мне явлено сполна.

Подражание Лао — цзы

Благородное вино — украшение Поднебесной. Благородная мысль охранит от ошибок. Благородный муж не смутится перед врагом. Благородная истина отправляет в путь.

* * *

из цикла «Сотворение мира»

Пестики, тычиночки, пыльца, развлекали, видимо, Творца, — их творил Он в благодушном настроении, а глубоководных осьминогов, столь головоногих недотрогов — весь в глубоких будучи сомнениях.

* * *

В сердце играет дешевый вальсок, сентиментальный и нежный. Снова из жизни ушел кусок, сгинул во тьме бесснежной.  Что ж! Как умею, его хороню, доброй землей засыпаю, голову тихо долу клоню, и лишнего не мечтаю.