Муравьиный Бог
Шрифт:
Пачка сигарет «Marlboro» выскользнула из нагрудного кармана рубашки и шлёпнулась на пол. Женька с ужасом увидел, как отец наклонился, поднял пачку, посмотрел на сына и молча стал растёгивать ремень.
— Не надо, Павел, — бросилась мать на выручку сыну, — грех это — бить ребёнка!
— Да отвяжись ты со своими проповедями! — рявкнул отец и оттолкнул мать в сторону.
Этого мгновения Женьке хватило, чтобы нырнуть в темноту быстро упавшей на землю среднеазиатской ночи. Вслед ему неслись отзвуки родительской ссоры, но Женька понимал, что от жестокого наказания
Солдат-часовой у второго КПП приветливо махнул Женьке рукой и поинтересовался:
— Что, опять взыскание?
— Ага, — тяжело вздохнул Женька и присел у бетонной стены, прямо на тёплую землю. — Я посижу тут.
— Посиди, — согласился часовой, — всё равно — своё получишь. Чего натворил?
— Да, так, — отмахнулся Женька, — ерунда.
— Что ж ты на ерунде горишь? — усмехнулся часовой. — Падать, так с арабского коня! «Дурь» есть?
— Имеется, — шмыгнул носом Женька и выудил из кармана брюк пакетик с «травкой».
— Я потом рассчитаюсь, — радостно пообещал часовой и быстро свернул себе «косяк». — Ты молодец, недорого торгуешь. А то, этот хер с хлебовозки, задолбал своими ценами! И такое дерьмо возит…
— У меня товар правильный, — сплюнул Женька, — надёжный. Сладковатый запах «травки» завис в неподвижной ночи.
— Ты сам — то, не балуешься? — строго поинтересовался часовой.
— Нет, — покачал головой Женька, — батя убьёт.
— И правильно, — тяжело вздохнул часовой, — это у нас — лекарство от тоски. А тебе привыкать не стоит… Ты же летать хочешь, как батя?
— Ага, — кивнул Женька.
— Ты на батю не обижайся, — расслабленно улыбнулся часовой, — его люди уважают. Он настоящий мужик. И пилот классный. Говорят, он с нашим «полканом» ещё в Камбодже начинал. Наверняка, и ещё где-то воевал.
— В Анголе, — гордо произнёс Женька, — и в Эфиопии.
— Да что ты? — изумился часовой. — Ты то, откуда знаешь? Это же военная тайна.
— У него медалей и орденов — полный футляр от бинокля. — вздохнул Женька. — И листы наградные. А его сюда списали…
— Так, говорят, на время, — присел рядом с Женькой часовой, — сам понимаешь, в плену был.
— Научили америкосы пуштунов «стингерами» шуровать, — повторил горькую отцовскую фразу Женька, — вот они его и достали. Знаешь, сколько они выкупа за батю взяли?
— Сколько? — сосредоточился часовой.
— Двадцать ящиков «калашей» и трёхосный «Урал».
— Солидно, — покачал головой часовой, — а потом, всё-таки, в тыл.
— Хватит с него, — вспомнил и мамину фразу Женька, — навоевался.
— Тоже правильно, — ухмыльнулся часовой, — теперь твоя очередь. Домой он вернулся поздно
Пока Женька мыл ноги, мама долго и сумбурно читала нотации.
— Как ты можешь, сынок? Курить — не людское дело! Один только Дьявол дым извергает из пасти своей! Вот он тебя и учит своим замашкам. Помолись, сынок, прошу тебя, и никогда больше не кури, и не бери чужого! И не вздумай меня обманывать, не гневи Господа!
— Не буду, — соврал не моргнув Женька и ничего
«У Адама, жившего всего девятьсот тридцать лет, родился сын, Сиф, когда Адаму было двести тридцать лет. Сифу было двести пять лет, когда у него родился Энос, который, достигнув девятисот пятилетнего возраста, передал сыну своему Кайну, родившемуся у него, когда ему было около ста девяноста лет, заботу о правлении. Он прожил девятьсот двенадцать лет. Кайн же прожил девятьсот десять лет и на сто семидесятом году своем получил сына Маллаиила. Этот последний умер, прожив восемьсот девяносто пять лет, и оставил после себя сына Иареда, который родился у него, когда ему было сто шестьдесят пять лет».
Иосиф Флавий
Так и не одолев до конца список умопомрачительных дат жизни библейских персонажей, Ану расслабился и вернулся из информационного поля в свою биологическую структуру. Следующий выход в ноосферу он решил посвятить какой-нибудь легкомысленной музыке — иначе можно было двинуться мозгами. Манускрипты Флавия поддавались пониманию с трудом. Нагромождение непривычных имен, событий, невероятная плотность информации заставляли мозг Ану работать с огромным напряжением.
Напрашивалась пауза.
К тому же, нужно было спешить на заседание Совета Мегалополиса. Почему уважаемое собрание проводилось в Центральном отсеке, Ану никак не мог взять в толк — все и так отлично могли пообщаться между собой на расстоянии. Нет, нужно было грести колченогими лапами по узким коридорам и смотреть в оба, чтобы не зацепить усами какого-нибудь придурковатого солдата, который, кстати, мог тут же и укусить тебя пребольно.
Ану не любил толпу и суету — он любил уединение. Путешествия в ноосфере требовали огромной сосредоточенности и концентрации энергии, и любой посторонний раздражитель возвращал его с половины пути в тёмные коридоры реальности. Из своего одиночества он мог совершать свободные полеты к чужим, подчас совершенно непонятным для него мирам, и к родному Формосу, куда отправлялся каждый раз, когда чувствовал, что его духовные силы нуждаются в подпитке. Не беда, что в реальном времени Формос прекратил своё существование миллионы лет тому назад. Галактическая память сохранила в неприкосновенности всю информацию об этой разноцветной планете: малиновые леса, сочную красную траву, фиолетовые реки, тени стройных изумрудных женщин и силуэты оливковых мужчин.
Нынешним наследникам цивилизации Формоса досталась весьма невзрачная физическая оболочка. Её выбор был вызван объективными причинами: так было легче бороться с трудностями жизни на новой планете обитания.
Интуитивитам выход во Внешнее пространство был категорически запрещен. Они считались неприкосновенным интеллектуальным запасом космической колонии. В случае войны или другой опасности им, по Уставу, было предписано немедленно регенерировать по скоростным каналам на запасные базы.