Мурка
Шрифт:
Я вышел из очередного переулка, оказавшись на оживленной улице Соборной, и загляделся на красивый собор с золотыми куполами. Здание храма и колокольни, соответственно, с гонениями большевиков на православную церковь, начали обносить глухой кирпичной стеной. А паперть, выводившую на торговые ряды, вовсе начали разбирать. Я обратил внимание, как из двери первого этажа одного из зданий на Соборном вывалила толпа солдат, изрядно выпивших. Судя по всему, они как раз занимались работами у храма. Не замечая ни меня, ни остальных прохожих,
Мы смело в бой пойдемЗа власть СоветовИ как один умремВ борьбе за это.
Молодой солдатик тут же пустился в пляс. Хорошая песня стоит обеда... припомнилась солдатская мудрость. Я собрался обойти выросшее живое препятствие, как меня вдруг осенило. Генка Курчявый, выписавшийся из лазарета за несколько дней до меня, на серьезных щах предлагал заказать нам самогон прямо к койкам:
— Знаешь где взять? — спросил я.
Курчявый предвкушающе потер руками и выдал, что «по большому блату» знает местечко, где можно взять самогонки на заказ.
— Я одно время там «бегунком» батрачил, пока в армию не заграбастали, выгодно, итить его мать!
Взять у нас тогда ничего не вышло, потому что медсестра услышала разговор, и наутро Генку выписали, дабы смуту в палату не вносил. Но вот название увеселительного заведения, приторговывающего самогонкой навынос, я запомнил. «Трактиръ В.И. Лившица», именно такое название было на вывеске, бросившейся в глаза. Конечно, на побегушках работать не хотелось, но закинуть удочку по вакансиям свободным — вполне можно.
Словно в подтверждение моих слов, из увеселительного заведения выскочил молодой человек. Держа в руках сумку, он быстрым шагом направился в конец Соборного. В сумке звенели бутылки, тот самый самогон, которым владелец забегаловки Лившиц торговал навынос.
Не успел курьер (а это был, очевидно, он) скрыться в конце Соборного, как из трактира выбежал еще один, правда, куда помладше своего коллеги. Я огляделся — мужики продолжали распевать народные песни, после их появления улица Соборная заметно опустела.
— Э, шкет! — окликнул я начинающего курьера.
Чумазый пацаненок в кепке, которая была ему великовата и то и дело сползала почти до самой переносицы, притормозил. Шмыгнул носом и посмотрел на меня внимательно, чуть прищурившись — хотел распознать, кто я и что мне нужно. Постоял немного, а потом вдруг дал деру.
— Да погоди ты драпать, — я схватил его за шиворот, останавливая.
— Дяденька, че ты прикопался, отвянь, а то я товарищу Лившицу все расскажу, и тогда тебе крышка! — выдал малой, понимая, что слинять так просто уже не выйдет.
— Успеешь. Ты ведь самогонку понес?
Паренек промолчал и даже губы сжал так, что те покраснели, понятно — нервничает, торговля самогоном запрещена, и товарищ Лившиц сильно рискует. Будь на моем месте милиционер, и у хозяина трактира начались бы неприятности, и очень серьезные (хотя
— Че платят? Да ты не боись, не обижу.
Ну и пацан рассказал порядок действий — он получает заказы от товарища Лившица, разносит их бесплатно, а вот покупатели, не один, так другой, оставляют пацаненку чаевые. Особо щедро дают бандиты, которые могут заплатить чаевые подчас больше, чем стоимость заказа.
— А люди нужны твоему шефу ? — осведомился я, отпуская пацаненка.
— Люди всегда нужны, смотря че умеешь, но лучше у товарища Лившица спросить!
— Понятно. Ладно, беги, а то без чаевых останешься.
Начинающий курьер было рванул доставлять заказ, но обернулся.
— Дяденька, а папироска есть?
— Давай топай, от папиросы уши вянут, — буркнул я.
И, одернув пиджак, решил зайти в трактир.
С порога в нос ударил насыщенный и терпкий запах махорки, у меня даже в ноздрях защекотало. Курили в 1920-е годы все кому не лень. Донесся звук записи граммофона, из рупора которого доносился глубокий бас Шаляпина.
— О где же вы, дни любви, сладкие сны... — подпевал я слова из песни, заходя в трактир.
Грубые квадратные столы, практически все занятые посетителями. На каждом стояла выпивка — и совсем никакой еды или хотя бы намека на закусь. Наверное, оттого народ в трактире и был сильно пьян. Несколько усатых мужиков клевали носом, держа нетвердыми руками кружки, других уже вырубило, и они замерли распласташись на столешнице. Народу в забегаловке хоть отбавляй. Улица Соборная была одной из самых оживленных в Ростове-на-Дону, поэтому отбоя от посетителей не было.
Единственным трезвым человеком в трактире оказался пожилой мужчина за барной стойкой, в круглых очках и с густыми седыми усами, смахивающий на Рокфора из мультика про Чипа и Дейла. Меня он заметил сразу, но сделал вид, что возится с пластинкой, которую хочет поставить на граммофоне. Я подошел к барной стойке, лавируя между столами. По пути перешагнул одно «готовое» тело, распластавшееся на полу в виде морской звезды, сложил руки на барную стойку.
— Мое почтение!
«Рокфор», по всей видимости, бывший не кем иным, как владельцем Лифшицем, посмотрел на меня поверх сползших на нос очков. Вытащил из граммофона пластинку Шаляпина и вставил другую, вернув на место иголку. Через несколько секунд из динамика послышался голос еще одной легенды этого времени — Леонида Собинова. Интересно, как бы относились к подобному репертуару большевики, захватившие город? Впрочем, как ни крути, но за то малое время, пока большевики взяли в Ростове власть, большинство еще не понимало, чем отличается российское от советского.