Мурманский сундук.Том 2

Любопытнов Юрий Николаевич

— Не будем гадать, — отозвался Николай. — Подождём день-другой, и всё встанет на свои места.

— Подождём, — согласился Сергей и предложил: — Давай спрячем оружие. Что оно тут глаза мозолит.

Глава шестая

Афанасий в городе

Афанасий спрыгнул с подножки автобуса и огляделся. В Верхних Ужах он не был несколько лет. За это время в городе ничего не изменилось. Лишь на бывших пустырях и на месте деревянных сгоревших домов были выстроены или только строились красивые кирпичные здания, зачастую, вычурные, с арочными дверями и окнами, забранными

коваными решётками. На приватизированных строениях красовались вывески, выполненные столь же разнообразно, сколь было разнообразия и различия в хозяйственной деятельности их владельцев — предпринимателей и коммерсантов. Здесь были строгие, занимавшие почти весь фасад, горевшие золотом вывески типа «Новый Коммерческий банкъ», или бистро «На скорую руку», и претенциозные названия множества магазинов, ларьков, винных погребков: «Три богатыря», «Ковбой Гарри», «Старый лоцман». Здесь были блинные, пельменные, лагманные, чайные хозяев, не утративших национального самосознания, и хот-доги, таверны и салуны, владельцы которых видимо, обладали неисчерпаемыми знаниями западноевропейской и американской истории, или насмотрелись до одури зарубежных фильмов, потому что там и сям пестрело множество вывесок: «Мерлин», «Рыцарь Ланселот», «Унесённые ветром», «У Сильвера» и так далее. «Прямо Дикий Запад какой-то, — подумал Афанасий, — а не русский Север».

Однако разглядывать и сопоставлять эти названия и названия, взятые из римской, греческой истории, библейских текстов — Андромед, Гер, Гей, Ромулов и Ремов, Юнон, Лотов и ковчегов, Колизеев и Фермопил, вывесок, в которых присутствовали магические числа 3, 7, рыцари, гномы, феи и тому подобное, ему было некогда — он спешил на тихую улочку в старой части города, где жил старинный его приятель Никита Тимофеевич Туляков. Только он, проработавший долгие годы в городском отделе УКГБ, мог ему помочь в изысканиях, за которые Афанасий взялся сам по доброй воле, без принуждения и давления, и которые он стремился довести до конца.

Этой части города не коснулась ни революция, ни перестройка, ни теперешние реформы. Каким был этот, говоря чиновничьим языком, микрорайон в царское время, таким и остался: с пыльными улочками, со старыми купеческими и мещанскими домами — с кирпичным нижним этажом, с ажурными окнами, с балкончиками и причудливыми крышами. Их чуть-чуть разбавили новые, советские, дома, обшитые тёсом, с мансардами и без, все разные, но все покрашенные масляной краской, скрывавшиеся в зелени садов, в зарослях сирени, склонившей свои ветви на глухие тесовые заборы. Тротуары были не везде, переходя в канавы и рытвины с вытоптанной травой, с покосившимися водопроводными колонками, и вечно мокрой землей под ними.

Пыльная, тихая и пустынная, улица привела Афанасия к голубому домику, утопающему в глубине старого сада. На заборе был прибит продолговатый лист железа, на котором масляной краской был выведен номер. Калитка, обшитая «в елочку» тонкими планками, легко и плавно подалась под нажатием, открывая узкую дорожку, посыпанную песком, ведущую под кронами разросшихся яблонь прямиком к дому.

Старый, с мансардой, дом недавно был перекрыт оцинкованным железом, которое ещё не потускнело от дождей и снега и блестело под солнцем. Позади дома у тесового сарайчика за металлической сеткой протявкала собака и, встав на задние лапы, внимательно смотрела на пришедшего.

Афанасий нажал кнопку звонка. В доме

отозвалась переливчатая мелодия. Он взялся за ручку и стал ждать, когда хозяева откроют дверь. Послышались тяжелые шаги, а затем голос:

— Иду, иду!

Дверь отворилась. На ступеньке стоял грузный мужчина в широких тонких брюках, в светлой тенниске в полоску. Небольшой животик переваливался через ремень. Тёмные, без седины, волосы были зачёсаны набок.

— Здравствуй, Никита Тимофеевич! — произнёс Афанасий, ещё не входя в ступеньки.

— Афанасий, это ты?! — радостно воскликнул мужчина и от неожиданности застыл на месте. — Не верю своим глазам! Вот это оказия! Заходи, дружище! Через порог руки не подают.

Афанасий вошёл в ступеньки, и хозяин крепко обнял его. Они потискали друг друга в объятиях, и Никита Тимофеевич сделал широкий жест рукой, приглашая гостя в дом:

— Проходи, не стесняйся! Я домовничаю. Только что с рынка пришёл. У нас там молоко из бывшего совхоза привозят в цистерне, так вот два раза в неделю хожу. А Людмила у меня на работе. А я подумал, что пенсию принесли…

Никита Тимофеевич был женат второй раз. Дети от первого брака, сын и дочь, жили и работали в Санкт-Петербурге, отца навещали не часто, лишь поздравляли с новым годом да с днём рождения, а от второго брака детей не было.

Афанасий познакомился с Никитой Тимофеевичем в Афганистане, с течением времени знакомство переросло в дружбу. Вернувшись в Союз, они поначалу встречались часто, перезванивались, писали письма и слали к праздникам поздравительные открытки, а после 1991 года связь постепенно заглохла, возможно, что оба оказались не у дел, забота о хлебе насущном не давала времени на встречи, всё резко подорожало и даже лишний раз отправить письмо стало проблемой.

Никита Тимофеевич первым делом усадил гостя на диван, сам сел рядом, обнял за плечи.

— Ты не знаешь, Афанасий, как я тебе рад. Рассказывай, что у тебя нового, ведь сто лет не виделись.

Афанасий пожал плечами:

— Да что у меня нового. Хвастаться нечем. Бомжую. — Он усмехнулся.

— Как это так — бомжуешь? — не понял Туляков и внимательно посмотрел в глаза старинного друга.

— А очень просто. Без средств к существованию и без постоянного места жительства.

— Значит, не работаешь?

— Сейчас нет. Работал в охране. Ушёл.

— А что так? Мало платили?

— Платили более или менее сносно. Хозяин, — я в коммерческой организации работал, — вором оказался, ну а я ворованное не стал охранять.

— А как понимать: «Без постоянного места жительства». Тебя что — жена выгнала?

— Сам ушёл. Разошлись мы. Квартиру ей оставил с дочкой. Поэтому и сказал — бомжую.

— Э-эва, — протянул Никита Тимофеевич, нахмурившись. — Разошлись, бомжуешь. А из-за чего разошлись? — он бросил быстрый взгляд на бывшего сослуживца. — Ты пьёшь?

— Сейчас нет. Не хочу говорить об этом. — Афанасий сжал кулаки. — Разошлись и всё. Не шевели прошлое, Никита Тимофеевич.

— Раз не хочешь говорить — не говори! Сам, верно, во многом виноват, а?

— И моя вина есть. — Афанасий отвернулся.

«Всё такой же, — подумал Никита Тимофеевич. — Обидчивый, занозистый, но душа человек в минуты, когда на него ничего не давит, не ломает его. Получил ранение, лечился в госпитале, но быстро поправился, выписался и опять пошёл воевать с духами. Удачливый был разведчик».