Мурманский сундук.Том 2
Шрифт:
— Все хорьки на месте, ефиоп вашу мать?! Нагуливайте жирку, патагонцы занюханные. Скоро мы вам будем делать чик-чик. — И он проводил пальцем у горла.
Афанасий всегда после подобных слов подбирался, как дикий зверь, глаза его поблёскивали и он готов был кинуться на Волдыря, но всякий раз Николай удерживал его:
— Чего ты этим добьёшься, — шептал он на ухо. — Он же шизик и хрон законченный, не видишь, что перед тобой больной человек. Ему место в дурдоме.
— В могиле ему место, — сдавался Афанасий, расслаблялся и отворачивался в сторону, чтобы не видеть ощеренной морды Волдыря, его грязной косички на затылке.
А
Волдырь, от души поиздевавшись, запирал дверь, и снова наступала тишина.
Время тянулось нудно медленно. Смутное беспокойство то овладевало пленниками, и сомнения закрадывались в душу, то сменялось радостным чувством, что по воле или прихоти какого-то благожелателя они скоро могут вырваться на свободу из этого душного и гулкого спортзала. Сидели они молча, прислушиваясь к каждому шуму, доносившемуся извне.
Когда время приблизилось к полуночи, в гробовой тишине, при вспышках молний за окнами, они вдруг услышали за матами, в углу, за стеной царапанье — кто-то осторожно вставлял ключ в замочную скважину. Пленники встрепенулись и вскочили на ноги. Афанасий подбежал к матам, приложил ухо к стене. Ключ скрежетнул снова, потом тихо щёлкнул, один раз, второй. Очень тихо приоткрылась дверь, слышно было скольжение металла о металл. Дверь открылась шире, и Афанасию показалось, что кто-то протискивался в неё. Он откинул мат, которым был закрыт лаз с их стороны. Показалось красное и потное лицо Петрухи, перемазанное маслом и приставшей пылью. В руках он держал круглую жестяную маслёнку. Он только что-то хотел сказать, как у входной двери лязгнули ключом. Афанасий затолкал Петруху в отверстие, задвинул мат и в два прыжка очутился на прежнем месте. Его примеру последовали и Николай с Сергеем.
На пороге стоял Волдырь. Глаза маслянисто блестели, как у кота, поджидавшего лакомый кусок, длинное, узкое лицо было покрыто багровыми пятнами, видать, он слегка приложился к бутылке.
— Все на месте, олухи царя небесного, — посверкивая глазами, произнёс он, не отходя от двери. — Изволите спать, дерьмо стоптанное. Я из-за вас не сплю, а вы спать, пентюхи царя Ирода.
Пленники молчали, боясь проронить слово. Надо же тому случиться, чтобы на самый их звёздный час дежурным оказался Волдырь. В эту минуту никто не хотел ему перечить, думали лишь об одном, как бы скорее этот кровожадный цербер покинул помещение. А Волдырь под влиянием винных паров всё больше расходился, поливая пленников отборными ругательствами, вызывая их тем самым на спор, но те молчали, словно в рот воды набрали. Когда ему надоело ругать их, или у него иссяк запас слов, или ему захотелось промочить горло, а может, не слыша ответных слов, которые могли больше накалить его, он пробормотал: «Я вас буду навещать, мухоморы поганые», — и закрыл дверь.
— Ну и подонок, — сказал Сергей, когда охранник скрылся. — И как таких мать земля держит.
— Подвернулась нам его смена, — вздохнул Николай. — Это точно, что он через полчаса заглянет.
— Если не раньше, — проговорил Афанасий, направляясь к матам.
— Сюда, сюда! — шёпотом звал их Петруха, чья голова
— Куда ты нас ведёшь? — спросил Афанасий, самый хладнокровный из пленников.
— На волю, — ответил Петруха. — Хватит болтать, ползите за мной.
Он скрылся. За ним, распластавшись на полу, пополз Николай. Добравшись до двери, он проскользнул в неё и очутился в полутёмном помещении. Свет проникал через стеклянную перегородку, за которой по всей видимости, был коридор. Вдоль двух стен стояли тренажёры. Пока Николай осматривался, появились и Афанасий с Сергеем.
— Куда теперь? — спросил Николай.
Петруха приложил палец к губам:
— Тсс, — сказал он тихо. — Там Волдырь, может, услыхать…
Он закрыл дверь в спортзал, вытер следы масла на ключевине и поманил пленников за собой. Они, прижимаясь к стене, прошли несколько шагов и увидели за прозрачной стеной коридора Волдыря. Тот сидел к ним спиной на вращающемся стуле и громко орал в трубку местной связи. Судя по разговору, общался с товарищами:
— Конечно, у меня порядок. Я шмон наведу быстро. Куда они денутся! Только сейчас был — клопа давят, что делают. Я им спокойной жизни не дам, фрайерам этим. Через полчаса зайду, чтоб карась не дремал. Жалко шконки нету здесь, а так всё в ажуре. Ладно, отбой. Спокуха.
Петруха дёрнул за рукав Афанасия:
— Пошли. Слыхали, что сказал этот обормот?
Волдырь бросил трубку, потянулся рукой вниз, достал начатую бутылку вина и отхлебнул несколько глотков. Затем развалился на стуле, достал прислоненную к столу гитару и ударил по струнам. Через стеклянную перегородку его голос звучал отчетливо:
Там в джунглях жарких,
Где протекает Амазонка,
Где сладкий финик
И раскидистый банан…
Где злые мавры
Целуют мавританок
Под сенью пальмы
И под хохот обезьян.
Слова песни были сочинены без претензии на достоверность, автору нужно было лишь передать бурный накал тропической любви и страсти, ревности в экзотической стране.
Однажды мавр,
Охотясь за пантерой,
Он пробирался
Сквозь заросли ветвей.
И вдруг под пальмой
Он увидел мавританку
И патагонца
Он увидел рядом с ней.
Играл Волдырь неумело, к тому же раненой рукой, перевязанной у запястья, но песня доставляла ему удовольствие. Это было видно даже по затылку. Длинные волосы были скручены и забраны в резиновое кольцо, и этот хвост метался по плечам, когда он неистово произносил слова с буквой «р», словно львиный рык сотрясал стеклянную стенку.
А патагонец
Был красивым сам собою.
С безумной страстью
Целовал её в уста.
И вдруг на ветке
Испугалась обезьянка.
И в мавританку
Вонзилася стрела.
Пока он пел, всецело занятый и песней, и гитарой, пленники под руководством Петрухи, где пригнувшись, где прячась за тренажёрами, пробирались к двери, ведущей в холл. Они выбрались из тренажёрной, не замеченные охранником, проскользнули по очереди через коридор, в конце которого был виден Волдырь. Повернись он, и их побег мог быть раскрыт. Но он не оборачивался и не видел, как тени беглецов метнулись по стене.