Мусаси
Шрифт:
– Подождите, – поднял руку Коскэ. – Наберитесь терпения выслушать меня. Помните вывеску на моей лавке?
– На ней написано «полировщик душ» или что-то в этом роде, если иероглифы не имеют иного значения.
– Заметьте, на вывеске слово «меч» совсем не упоминается. Мое занятие – полировка душ самураев, а не их оружия. Люди никак не возьмут в толк, а меня в свое время этому учили.
– Ясно, – проговорил Мусаси, хотя по правде ничего не понял.
– Следуя заветам своего учителя, я не полирую мечи тех самураев, которые находят
– По-своему вы правы. А кто ваш учитель?
– Об этом написано на вывеске. Я учился в доме Хонъами под началом самого Хонъами Коэцу.
Коскэ гордо выпрямился, произнося имя наставника.
– Удивительное совпадение! Я имел счастье знать вашего учителя и его замечательную матушку госпожу Мёсю.
Мусаси рассказал о встрече на поле у храма Рэндайдзи, о днях, проведенных в доме Коэцу. Коскэ удивленно смотрел на самурая.
– Уж не вы ли тот самый человек, наделавший столько шума в Киото, разбив школу Ёсиоки в Итидзёдзи? Миямото Мусаси?
– Да, я ношу это имя, – слегка покраснел Мусаси.
Коскэ согнулся в поклоне.
– Простите, что я докучал вам наставлениями. Я не подозревал, что передо мной знаменитый Миямото Мусаси.
– Ваши мысли необыкновенны и очень интересны. Характер Коэцу проявляется и в его учениках.
– Вы знаете, что семейство Хонъами состояло на службе у сёгунов Асикаги? Порой их вызывали и в императорский дворец полировать мечи. Коэцу утверждает, что японские мечи существуют не для того, чтобы убивать или увечить людей. Их предназначение – поддерживать императорскую власть и защищать народ, подавлять дьявола и изгонять зло. Меч – душа самурая, самурай носит меч как символ служения своему назначению. Меч постоянно напоминает о долге тому, кто правит людьми. Естественно, что мастер, полирующий мечи, должен полировать и дух владельца меча.
– Справедливо, – согласился Мусаси.
– Коэцу учил, что, вглядываясь в прекрасный меч, следует различать священный свет, дух мира и спокойствия. Он чувствовал отвращение к плохим мечам. Он и близко к ним не подходил.
– Да, я понял. Вы почувствовали нечто дурное в моем мече?
– Нет. Немного опечалился. С тех пор как я приехал в Эдо, мне приносили множество мечей, но ни один из их владельцев не имел понятия об истинном призвании меча. Порой я сомневался, есть ли душа у их обладателей. Единственное, что их интересовало, как разрубить человека на части или снести голову. Печально. По этой причине несколько дней назад я сменил вывеску. Но, кажется, толку от этого мало.
– И я пришел докучать вам той же просьбой. Сочувствую вам.
– По-моему, с вами все может обернуться иначе. Откровенно говоря, я был потрясен, увидев ваш клинок. Пятна на нем – следы человеческой плоти. Я посчитал вас заурядным ронином, который кичится бессмысленными убийствами.
Мусаси склонил голову. Он словно слышал голос Коэцу.
– Спасибо за урок, – сказал Мусаси. – Я ношу меч с мальчишеских лет, но
Коскэ, казалось, почувствовал громадное облегчение.
– Я отполирую ваш меч. Вернее, сочту за честь полировать душу такого самурая, как вы.
Стемнело. Зажгли лампу. Мусаси решил, что пора уходить.
– Подождите, – сказал Коскэ. – У вас есть запасной меч на время, пока ваш будет у меня?
– У меня один длинный меч.
– Я одолжу вам. Среди моих мечей, конечно, нет ничего особенного, но давайте посмотрим.
Хозяин провел Мусаси в заднюю комнату. Достав из стенного шкафа несколько мечей, он разложил их на татами.
– Пожалуйста, берите любой, – предложил Коскэ.
Коскэ явно скромничал – клинки были высшей пробы. У Мусаси разбежались глаза. Наконец он выбрал один из мечей и, взяв его в руки, буквально влюбился в него. Легкое прикосновение к мечу свидетельствовало о том, что сделавший его мастер вложил душу в свое произведение. Изумительная работа четырнадцатого века, вероятно, периода Ёсино. Мусаси смутился, подумав, что меч чересчур хорош для него, однако не мог выпустить из рук это творение. Он смотрел как завороженный на зеркальную поверхность клинка.
– Вы позволите взять этот? – спросил Мусаси хозяина, избегая слова «временно».
– У вас наметанный глаз, – одобрил Коскэ, убирая мечи в шкаф. Впервые в жизни Мусаси почувствовал что-то похожее на жадность.
Он знал, что не стоит затевать разговор о покупке меча. Поскольку цена будет ему не по средствам.
– А вы не согласились бы продать мне этот меч? – неожиданно для себя произнес Мусаси.
– Пожалуйста.
– Сколько вы хотите за него?
– Я уступлю его за ту же цену, которую заплатил за него сам.
– И сколько?
– Двадцать золотых монет.
– Пожалуй, я верну его вам, – вздохнул Мусаси.
– Зачем? – удивился Коскэ. – Я вас не ограничиваю во времени. Держите его у себя сколько угодно.
– Нет, мне так будет тяжелее. Я и сейчас не представляю, как выпущу его из рук. А после того, как он побудет со мной некоторое время, я буду с кровью отрывать меч от себя.
– Вы правда так привязались к нему? – изучающе взглянул Коскэ на Мусаси. – Хорошо, я отдаю его вам, но взамен вы подарите мне одну вещь.
Мусаси растерялся, у него не было ровным счетом ничего, что можно предложить взамен за бесценный подарок.
– Я слышал от Коэцу, что вы режете статуэтки. Вы окажете мне честь, сделав для меня фигурку Каннон. Этого будет достаточно за меч.
Последнюю статуэтку Каннон Мусаси сделал в Хотэнгахаре.
– У меня нет готовой, – сказал он. – Я принесу вам статуэтку через несколько дней. – Можно взять меч?
– Конечно! Я не настаиваю, чтобы вы немедленно принесли статуэтку. Кстати, зачем вам оставаться в гостинице? Пожалуйста, поживите у меня. У меня есть свободная комната.