Мусаси
Шрифт:
– Сию минуту.
Дайдзо со свечой отошел в дальний конец склада, снял с полки лакированную коробку и отсчитал тридцать золотых монет.
– Есть во что завернуть? – спросил он.
У Матахати ничего не нашлось. Дайдзо поднял с пола тряпку и кинул ее Матахати:
– Заверни да спрячь за пазуху.
– Вам нужна расписка?
– Расписка? – рассмеялся Дайдзо. – Честный ты парень! Нет, не нужна. Поручительством служит твоя голова.
Матахати часто заморгал и произнес:
– Я лучше пойду.
–
– Да. Вот только один вопрос. Вы сказали, что мушкет спрячут под рожковым деревом. А кто его туда положит?
Матахати с утра думал об этом, не представляя, что возможно пронести мушкет и боеприпасы на тщательно охраняемую территорию замка да еще запрятать их за месяц до намеченного покушения.
– Не твое дело, – ответил Дайдзо. – Думай о своем задании. Ты переживаешь, потому что пока не свыкся со своей ролью. Недели через две совершенно успокоишься.
– Хотелось бы.
– Во-первых, тебе следует мысленно настроиться на выполнение задания, а потом действовать.
– Понятно.
– Я не могу допустить провала дела из-за пустяков, поэтому спрячь деньги подальше и забудь о них до завершения задания. Они от тебя никуда не денутся. Деньги могут загубить важное дело.
– Я уже думал об этом. Позвольте спросить, где гарантия, что вы заплатите обещанное после выполнения задачи?
– Не хочу хвастать, но деньги меньше всего волнуют меня. Подойди!
Дайдзо поднял свечу и стал показывать Матахати ящики из-под лакированных подносов, доспехов и прочих товаров, расставленных в складе.
– В каждом тысячи золотых монет, – сказал Дайдзо.
Матахати смутился, что высказал вслух свои сомнения. Он покидал ростовщика в приподнятом настроении.
После его ухода Дайдзо отправился в жилую половину дома.
– Акэми, – позвал он. – Я думаю, что он сразу пойдет прятать деньги. Поспеши!
Акэми увлеклась ростовщиком, несколько раз побывав в его лавке. Однажды она сказала Дайдзо, что хочет распрощаться с опостылевшим ей Матахати и перебраться туда, где жизнь получше. Дайдзо, как выяснилось, искал женщину, которая вела бы его хозяйство. В тот день рано утром Акэми явилась к нему. Дайдзо пообещал, что сам все уладит с Матахати.
Матахати, не подозревая, что за ним следят, вернулся домой, взял мотыгу и забрался на вершину холма Нисикубо за домом, где и зарыл деньги.
Выслушав подробный рассказ Акэми, Дайдзо немедленно отправился на холм Нисикубо и вернулся лишь под утро. Он дважды пересчитал деньги – монет было двадцать восемь. Дайдзо нахмурился. Он не любил, когда у него крали деньги.
Помешательство Тадааки
Осуги была не из тех, кого способна сокрушить сыновняя непочтительность, но даже ее все чаще охватывала грусть. На
– Вы дома? – нарушил ее задумчивость зычный голос.
– Кто там?
– От Хангавары. Нам привезли свежие овощи из Кацусики. Хозяин посылает вам немного.
– Ядзибэй такой заботливый!
Осуги, как обычно, сидела за столиком и переписывала Сутру Великой Родительской Любви. Она неплохо устроилась на новом месте и кое-что зарабатывала, пользуя больных бальзамом из трав. С наступлением осени она почувствовала прилив бодрости.
– Бабуля, к вам приходил сегодня молодой мужчина?
– За лекарством?
– Не знаю. Кто-то приходил к Ядзибэю и спрашивал про вас. Мы сказали ему, где вы теперь живете.
– Сколько ему лет?
– Под тридцать.
– Как он выглядит?
– Круглолицый, невысокий. Говорит на том же наречии, что и вы, поэтому я решил, что вы с ним земляки. Ну я пошел. Спокойной ночи!
Отложив кисть, Осуги задумчиво уставилась на свечу. В дни ее молодости гадали по сиянию вокруг свечи. Гадали про мужей и сыновей, отправившихся на войну, гадали и про себя. Яркое сияние предвещало счастливую судьбу, красноватое – смерть. Если фитиль потрескивал, значит, жди гостя.
В тот вечер свеча горела необычайно ярко в окружении радужного ореола. Перед глазами Осуги неотступно стояло лицо сына.
Шорох в кухне вывел ее из задумчивости. Осуги решила, что там хозяйничает горностай, и со свечой пошла на кухню. На мешке овощей, присланных от Ядзибэя, лежал пакет. Взяв его, Осуги почувствовала, что пакет тяжеловат для письма. В пакете лежали две золотые монеты и записка от Матахати: «Мне по-прежнему стыдно показаться тебе на глаза. Прости, но меня не будет еще шесть месяцев».
Свирепого вида самурай продирался сквозь камышовые заросли.
– Хамада, ты схватил его? – крикнул он, выйдя на берег реки.
– Нет, это оказался другой человек, – с досадой отозвался Хамада. – Лодочник.
– Точно?
– Я видел его в лицо. Он сел в лодку и уехал. Я не ошибся. Внезапно до слуха самураев долетел женский голос: «Матахати!.. Матахати!» Плеск реки заглушал голос, но, прислушавшись, самураи поняли, что не ошиблись.
– Кто-то зовет его.
– Похоже, старуха.
Молодые люди во главе с Хамадой поспешили на голос. Услышав их шаги, Осуги бросилась навстречу.
– Матахати с вами?
Самураи окружили старуху и связали ей руки за спину.
– Что вы делаете? Кто вы такие? – яростно кричала Осуги.
– Мы ученики школы Оно.
– Впервые слышу о такой.
– Неужели не слыхала про Оно Тадааки, военного наставника сёгуна?
– Никогда.
– А что ты знаешь про Матахати?