Мусаси

Ёсикава Эйдзи

– Ведро кипятку? – вздрогнул Сахэй.

– Или отпустите его.

Сахэй переглянулся с конторскими.

Принесли веревку, чтобы потуже связать Иори, но мальчик неистово отбивался.

– Я ведь сказал, что приму наказание. Я не убегу. Я все сознательно сделал. Пусть купцы просят прощения, но не сын самурая. Подумаешь, ведро кипятку!

– Хорошо, ты сам согласился, – сказал Сахэй.

Закатав рукава, он медленно приближался к Иори с ведром.

– Закрой глаза, Иори! Иначе ослепнешь, – крикнул кто-то с противоположной стороны улицы.

Иори

зажмурился, даже не взглянув на кричавшего. «Всего лишь ведерко!» – убеждал он себя. Ему хотелось забыться, взять себя в руки, но это мало кому под силу в его возрасте. Капли пота казались ему горячей воды, мгновения тянулись, как вечность.

– Да это же Садо! – воскликнул Кодзиро, взглянув на другую сторону улицы.

– Что у вас здесь стряслось? – спросил старый самурай, подходя с Нуиноскэ к конторе.

– Наказываем мальчишку, – усмехнулся Кодзиро.

– Наказываете? – переспросил Садо. – Хорошо, накажите его, если он заслужил. А я посмотрю.

Кодзиро мгновенно сообразил, что в жестокости наказания обвинят его.

– Стойте! – сказал он. – Хватит!

Иори приоткрыл глаза, но несколько мгновений ничего не видел, но потом узнал Садо.

– Вы тот самый самурай, который приезжал в храм Токугандзи в Хотэнгахаре! – воскликнул мальчик, узнав Садо.

– Ты меня помнишь?

– Да, господин.

– А что произошло с твоим учителем, Мусаси?

Иори закрыл ладонями глаза.

Знакомство Садо с мальчиком оказалось неприятной неожиданностью для Кодзиро. К его счастью подошел старший матрос и объявил, что все могут подняться на палубу.

– Корабль не отплывет до захода солнца? – спросил Садо.

– Да-да, – подтвердил Сахэй, ходивший взад-вперед по конторе.

– Значит, есть время отдохнуть.

– Пожалуйста! Сейчас подадут чай.

На пороге конторы появилась Оцуру и подозвала управляющего.

– Контора не подходящее место для гостей. Не изволите ли пройти в дом? – предложил Сахэй.

– Весьма признателен, – ответил Садо. – Кому я обязан любезностью, хозяйке дома?

– Да, она желает вас поблагодарить.

– За что?

Сахэй почесал в затылке.

– Полагаю за то, что Иори не пострадал.

– Да, кстати, позовите его. Хочу с ним поговорить.

Сад, через который вели Садо, был обычным для дома богатого купца. С одной стороны сад упирался в складскую стену, но был тщательно ухожен, растения и дорожки заботливо политы. В сад была подведена проточная вода.

Осэй и Оцуру приветствовали гостя в гостиной, где были расставлены подносы с чаем, сладостями и табаком. Пахло благовониями.

Садо сел на пороге комнаты со словами:

– Проходить не буду, у меня грязные ноги.

Наливая гостю чай, Осэй поблагодарила его за спасение Иори.

– Я раньше встречал этого мальчика, – сказал Садо. – Как он оказался в вашем доме?

Выслушав рассказ Осэй, Садо сказал:

– Я только что наблюдал за Иори. Я восхищен его выдержкой и самообладанием. Мальчика с таким характером

нельзя держать в купеческом доме. Не могли бы вы отдать его мне? Мы в Кокуре воспитаем из него самурая.

Осэй не возражала.

Оцуру поднялась, чтобы позвать Иори, но он сам появился из-за Двери, где слышал весь разговор.

– Поедешь со мной? – спросил Садо.

Иори не сдержал ликования.

Садо пил чай, а тем временем Оцуру принесла одежду для Иори: кимоно, брюки-хакама, ноговицы, тростниковую шляпу – все новое. Это были первые в жизни Иори хакама.

В лучах заходящего солнца «Тацумимару» поднял черные паруса. Иори стоял у борта, размахивая новой шляпой.

Учитель каллиграфии

В квартале торговца рыбой в Окадзаки на повороте в узкий переулок стояла вывеска, гласившая: «Просвещение для юношества. Обучение чтению и письму». Вывеска была подписана именем Мука, который, видимо, был честным бедным ронином, зарабатывавшим на жизнь уроками.

Каллиграфия объявления вызывала лишь улыбку у прохожих детской корявостью, но Муку это не смущало. «Я в сердце все еще дитя, – говаривал он. – И сам учусь со своими учениками».

Переулок упирался в бамбуковую рощу, за которой находился конный манеж дома Хонды. В хорошую погоду над площадкой клубилось облако пыли от скачущих лошадей. Хонда гордились своим происхождением от легендарных воинов Микавы, военным традициям которых следовал и род Токугава.

Мука проснулся после полуденного отдыха, сполоснул лицо у колодца. Серое без подкладки кимоно больше бы подходило сорокалетнему мужчине, однако Муке не исполнилось еще и тридцати. Затем Мука направился в рощу, где одним ударом меча срубил толстый бамбук. Он промыл обрубок у колодца, вернулся в комнату, вставил в полую середину обрубка цветущий вьюнок.

– Неплохо, – сказал Мука, полюбовавшись на свою работу. Достав кисти и тушь, Мука принялся за упражнения в каллиграфии, беря за образцы оттиски с прописей Кобо Дайси. Мука значительно преуспел в каллиграфии, если судить по тому, как были начертаны иероглифы на вывеске у поворота в переулок.

– Вы дома? – спросила соседка, жена продавца кистей.

– Заходите! – пригласил ее Мука.

– Я просто хотела спросить… Я только что слышала странный треск. Не знаете, что случилось?

– Это я срубил бамбук, – засмеялся Мука.

– Я очень беспокоюсь за вас. Муж говорит, что за вами охотятся какие-то самураи.

– Не переживайте, моя жизнь и гроша не стоит.

– Такое легкомыслие! Сейчас ведь могут убить без причины.

Соседка продолжала разговор, правда на сей раз не задавая обычного вопроса о том, почему Мука до сих пор не женат. Мука не мог дать ей вразумительного ответа, хотя ссылался на то, что просто не нашел невесту по душе. Его соседи знали, что Мука – ронин из Мимасаки, прежде живший в Киото и в окрестностях Эдо. Питая страсть к наукам, он мечтал открыть в Окадзаки хорошую школу.